Настоящая истина в ином. Отто мёртв. Пал в одной из тех битв, в которых гибнет цвет нашего рыцарства, и после которых Орден вынужден набирать в свои ряды всех кого не попадя. "Отто убили" - я сообщила эту новость маме тем же недовольным тоном, каким в детстве жаловалась на оторванную пуговицу или сломанную игрушку. Близкие отнеслись к ней по-разному, каждый - в свойственной ему манере.
"Гибель на поле боя - без сомнения лучшая смерть для воина. Но не для мужа моей дочери. Прикрывать до последнего отход товарищей - это, безусловно, достойно уважения. Но тем самым Отто Рейнхардт поставил их жизни выше счастья Альбертины. Такой выбор я не могу одобрить" - сокрушённо произнёс папа.
" Мне этот тип всегда казался подозрительным. И вот, пожалуйста, интуиция меня не обманула - выкинуть такой фортель, это же уму непостижимо", - пожал плечами сводный брат.
"Полная нелепость. Даже ежу понятно, что прикрывать отход должен был закоренелый холостяк-женоненавистник, коих в этом Ордене пруд пруди. Всё-таки мужская логика - воистину непостижимая вещь ", - торжественно объявила сводная сестра.
" Как это похоже на мужчин - покидать нас в самый неподходящий момент. К счастью, хлопот от них больше чем пользы", - укоризненно покачала головой мама.
Сошлись они лишь в одном - я всё-таки получила от Отто самое главное, а потому, останется ли его образ навсегда в моей памяти столь же чётким и ярким каким был при жизни или постепенно потускнеет со временем не суть важно. Интересно, что они подразумевают под этим? Отто больше нет, и всё что осталось от него это... Что же это? Точно... Вольфганг... Вольфганг!
В два годика я уяснила самое важное - папа безраздельно принадлежит мне, а вот маму я делю с Райаном и Флорентиной. А значит, нельзя допустить, чтобы она забыла обо мне. Поэтому каждый день я подходила к ней и, не обращая внимания на то, занята мама или нет, требовательно дёргала за платье и лезла на руки. Так я напоминала о себе. К чести мамы она с самого начала поняла всю важность данного действа.
- Прошу прощения, господа, - с холодной вежливостью обращалась она к удивлённым или скрывающим удивление гостям, - время священного ритуала.
И я несколько минут с торжественно-отрешённым взором блаженствовала в её объятиях.
Что же, прошедшие годы почти не изменили моей цели. Нужно сделать всё, чтобы Вольфганг помнил обо мне. А потому, свободен он или нет, я иду к нему.
- Вольфганг, ты ел сегодня пироженку? - задаю я мой обычный вопрос. Раз я в детстве кушала пироженку каждый день и об этом у меня сохранились приятные воспоминания, то и Вольфгангу это не повредит.
- Он не ел сегодня пирожное, - отвечает за Вольфганга Радомира - супруга Великого Магистра Ришара Макдональда. Вольфганга и её детей - старшую Аделину и младшего Жоффруа за глаза называют "детьми Ордена". Они родились здесь - на Афродосе - острове, безраздельно принадлежащем нам. На нём установлена наша власть, на нём царят наши законы, здесь мы суверенны и независимы и никто не осмелится бросить нам вызов на его земле. Но я отвлеклась. Вольфганг почти всё время проводит вместе с Аделиной и Жоффруа под чутким присмотром Радомиры, благо ничем больше ей заниматься не приходится.
- Как не ел пироженку? - тревожно спрашиваю я.
- Он ел мороженое,- с еле уловимым раздражением объясняет Радомира.
- Мороженку, - задумчиво повторяю я. И мороженка связана у меня с очень и очень хорошим, - мороженка тоже вкусная, - одобрительно киваю я, - но можно было дать ещё и пироженку.
- Это уже чересчур, - вздыхает Радомира, - между прочим, Вольфганг сегодня не хотел есть супчик.
- Суп? - я вновь погружаюсь в раздумья. Что же, в детстве я сама часто отказывалась от первого, так что ничего страшного,- это нормально, - машу я рукой, - но он так и сказал? Не хочу?
- Да. Не хочу.
- Вольфганг,- обращаюсь я к сыну, - "хотеть" - очень нехорошее слово. Оно противоречит главному в нашей жизни - порядку. Без порядка пропадает цель и наступает хаос. А порядок знает лишь два слова - надо и нельзя. Когда в твоём возрасте я гуляла с папой, и мы проходили мимо кондитерской, в витрине которой я замечала, скажем, пироженку-корзинку с кремом в виде розочки, я никогда не говорила "хочу". Я дёргала папу за рукав, указывала на пироженку и чётко произносила:
- Надо.
- Что надо? Почему надо?
- Надо, - повторяла я и тянула за руку. Слово "надо" не требует лишних пояснений. Оно - высший принцип. Категорический императив.
- Альбертина, ты почему не собрала игрушки?
- Нельзя,- не оборачиваясь, отвечаю я.
- Что нельзя? Игрушки собрать нельзя?
- Нельзя, - ускоряю я шаг, давая понять, что нелепый разговор окончен. Нельзя и всё. Высший принцип. Категорический императив.
Для папы этого хватало с головой. Мама иногда догоняла и шлёпала по попе. В этом случае необходимо громко произнести:
- Травма, несовместимая с жизнью, - закрыть глаза и лечь на пол.
Впрочем, судя по тому, что Радомира закрывает лицо ладонью, я снова увлеклась. Пора сделать то, ради чего я и пришла сюда. Я беру Вольфганга на руки и прижимаю его к себе. Обмен положительной энергией. Полезно и для тела, и для души.