— Ладно, — он не шевелится, он — камень, он — гребанный чурбан! Убирай свою руку и пиздуй от греха, Клубничка! — Иди. Я посмотрю, как дойдешь.
— Да. — Она, помедлив, убирает руку, и становится немного легче дышать, — я хотела поблагодарить… Если бы не вы… Я не знаю, о чем думала, зачем пошла опять с ней… Но, понимаете, Лола… Она такая наивная порой… И не очень осторожная. Хотела пойти одна. Если б с ней что-то случилось… Я бы не пережила.
— Она — взрослая телка, — грубо отвечает Зубов, досадливо морщась при одной мысли о таком тупом шантаже, на который ведутся всякие маленькие Клубнички, — ей не нужны няньки. Надо о себе думать в первую очередь. Эти утырки утащили бы вас в тачку, понимаешь? Если бы не я.
— Да, — эхом повторяет она, — если бы не вы… Спасибо вам.
Она неожиданно наклоняется и порывисто целует Зубова в щеку.
Вернее, планирует в щеку, но Зубов в этот же момент поворачивается и открывает рот для того, чтоб в очередной раз прочитать нотацию о вреде хождения всяких маленьких дурочек в коротких юбочках по злачным местам, где водятся злые животные…
Припухшие полные губки попадают как раз в его раскрытые губы и замирают.
Зубов тоже застывает от неожиданности, его тупо столбняк прихватывает. А вот Клубничка, переборов первую оторопь, неожиданно мягко и невинно проводит остреньким язычком по контуру его губ… И, пользуясь тем, что Зубов, похоже, в крио-сон впадает, взволнованно выдыхает и приникает опять, уже увереннее пробуя его на вкус.
Ее дыхание — полностью клубничное, нежное и чувственное. Неопытный поцелуй, кажется, длится и длится, а Зубов все отмереть не может, поверить в реальность…
Катя, похоже, совершенно не знает, что делать дальше, и потому, в последний раз лизнув его нижнюю губу, отстраняется.
Смотрит на Зубова немного поплывшим взглядом:
— Простите, пожалуйста… Я не хотела, я… Так получилось просто, я…
Больше она ничего сказать не успевает, потому что Зубов, наконец-то, приходит в себя.
Его руки, длинные, гораздо длинней, чем может показаться на первый взгляд, перехватывают тонкую талию, и, уже через секунду Катя, взвизгнув от неожиданности, оказывается на коленях Зубова, оседлав его, словно норовистого жеребца.
Она удивленно и немного испуганно смотрит в его темные и жуткие глаза, неосознанно упирается ладошками в широченные плечи и выглядит невозможно горячо и невинно. Развратно.
У Зубова хватает соображения отодвинуть кресло водителя на полную назад и заблокировать двери.
Щелчок блокировки заставляет Клубничку вздрогнуть и растерянно оглянуться. Взгляд у нее при этом такой, словно она не понимает, где оказалась и что вообще происходит.
Зубов небрежно роняет ее на свою грудь, придерживая за спину неумолимой жесткой лапой, и наконец-то отпускает себя. Наплевав на все на свете. На задание, возможные проблемы и смутное будущее, которого у них нет.
Зачем оно, будущее, когда есть настоящее?
Когда в руках его — клубничная девчонка, мысли о которой сводят его с ума уже на протяжении нескольких дней.
Она сладкая такая, что невозможно осознать реальность.
Понять, это сон или нет?
Да неважно.
Клубничка, кажется, сопротивляется, упирается руками в плечи, одновременно потираясь розовыми трусиками о болючий стояк. И тут не поймешь, нарочно она это делает, прекрасно зная, что и где у мужика находится, или на чистых инстинктах.
Зубов не думает, не анализирует. Пришло время действовать.
Губы у нее, припухшие, нереально красивые, невозможно вкусно-клубничные. Этот вкус торкает в голову, мгновенно выбивая все предохранители, и Зубов действует, как привык, напористо и жадно, не давая Клубничке опомниться и сделать судорожный вздох.
Целует, нагло проникая языком в сладкий ротик, перехватывает ее за затылок, не позволяя отклониться, шарит второй лапой по узкой спинке, задирая пышную юбочку на заднице и размашисто припечатывая ладонь сразу на целую ягодицу.
И рывком к себе ближе, позволяя проехаться еще разочек по стояку, чтоб поняла, наконец, что делает с ним.
— Покатаемся, Клубничка, а? — хрипит он, отрываясь на мгновение от сладких губ и рассматривая возбужденное и растерянное лицо девчонки.
Она явно хочет что-то сказать, но не удается, потому что для разговора надо чуть больше воздуха в легких и чуть больше времени.
Зубов не дает ей ни того, ни другого, опять прижимается к ее губам, уже по проторенной дорожке жадно посасывая остренький язычок, упиваясь неуверенным ответом, тихими стонами. И тем, что она перестает отталкивать и обнимает его за шею, царапая ноготками толстую шкуру на шее.