Энн-Мари сжала губы:
– Его алиби состоит в том, что это было двойное самоубийство, которое сорвалось, потому что он не успел выстрелить.
– Ну, это доказывает его сообразительность и способность думать на ходу. Прекрасное объяснение. Просто он забыл о результатах судебно-медицинской экспертизы.
– Что ты думаешь об обвинении в сексуальном насилии?
Барри пролистала записи детектива:
– Сомневаюсь. Во-первых, она беременна, значит они занимались сексом раньше. А если они уже занимались сексом, то будет трудно выдвинуть обвинение в изнасиловании. Мы можем все же использовать улики в виде признаков борьбы. – Она подняла взгляд. – Мне надо, чтобы ты снова его допросила.
– Десять против одного, что у него будет адвокат.
– Попробуй разузнать что-нибудь еще, – настаивала Барри. – Если он не станет говорить, расспроси родных и соседей. Не хочу действовать сгоряча. Нам надо узнать, понимал ли он, что девушка беременна. Нам надо знать предысторию отношений между детьми. Были ли у них случаи жестокого обращения друг с другом? И еще необходимо выяснить, была ли у Эмили Голд склонность к суициду.
Энн-Мари, делая пометки в своем блокноте, подняла глаза:
– Что ты собираешься делать, пока я буду надрываться на работе?
Барри улыбнулась:
– Вынесу это на Большое жюри.
В тот момент, когда Мелани открыла дверь, Гас просунула в дверь руку с банкой черных оливок без косточек.
– Я не успела позавтракать, – сказала она, но Мелани попыталась захлопнуть дверь.
Гас, полная решимости, протиснула плечо в узкое пространство, потом влезла целиком и оказалась на кухне напротив Мелани.
– Прошу тебя, – тихо произнесла Гас. – Я знаю, тебе больно. Мне тоже. И меня убивает то, что мы не можем горевать вместе.
Мелани крепко обхватила себя руками, и Гас подумала, что подруга может раздавить себя.
– Мне нечего тебе сказать, – натянуто произнесла Мелани.
– Господи, Мел, мне так жаль! – У Гас глаза блестели от слез. – Ужасно жаль, что это случилось, и я очень тебе сочувствую. Прости, что я не знаю, что сказать и как помочь.
– Самое лучшее для тебя – уйти.
– Мел, – протягивая к ней руку, взмолилась Гас.
Мелани буквально передернуло.
– Не трогай меня, – сказала она дрожащим голосом.
Гас в изумлении отпрянула:
– Я… Прости. Я приду завтра.
– Я не хочу, чтобы ты приходила завтра. Не хочу, чтобы ты вообще приходила. – Мелани глубоко вздохнула. – Твой сын убил мою дочь, – произнесла она, отчеканивая каждое слово.
Гас почувствовала, как что-то обожгло ее под ребрами и жар быстро распространился дальше.
– Крис сказал тебе и полицейским тоже, что они собирались покончить жизнь самоубийством. Ладно, допустим, я не знала, что они… ну, ты понимаешь. Но раз Крис говорит, я ему верю.
– Еще бы! – заявила Мелани.
Гас прищурилась:
– Послушай, ведь Крис после всего не в лучшем виде. Ему наложили семьдесят швов, и он провел три дня в психиатрическом отделении. Он рассказал полиции о случившемся, когда еще был в шоке. Какой смысл ему было врать?
Мелани открыто рассмеялась:
– Ты слышишь себя, Гас? Какой смысл ему было врать?
– Просто ты не хочешь поверить, что твоя дочь могла задумать самоубийство, а ты об этом ничего не знала, – возразила Гас. – Хотя у вас с ней были прекрасные отношения.
Мелани покачала головой:
– В противоположность тебе? Ты в состоянии примириться с ролью матери склонного к суициду подростка, но не примиришься с ролью матери убийцы.
С языка у Гас готовы были сорваться возмущенные реплики, обжигающие гортань. Не сомневаясь в том, что этот гнев спалит ее заживо, Гас оттолкнула Мелани и выскочила за дверь. Гас бежала домой, жадно вдыхая холодный воздух и пытаясь не думать о том, что Мелани воспримет ее побег как поражение.
– Я чувствую себя по-дурацки, – сказал Крис.
Его посадили в маленькое кресло на колесах, и колени едва не упирались ему в подбородок, но только в таком виде Крису позволили покинуть больницу. Отныне дважды в неделю он должен будет появляться в больнице в этом дурацком приспособлении для инвалидов с бумажкой, на которой напечатана фамилия его психиатра.
– Такие здесь порядки, – объяснила мать, как будто ему было до этого дело, и вошла в лифт вместе с санитаром, толкавшим кресло. – К тому же через пять минут мы выйдем из больницы.
– Пять минут – это слишком долго, – пробурчал Крис, и мама положила ладонь ему на голову: