Зеленые цифры каскадом рассыпаются по экрану справа от меня, и на губах появляется ухмылка. После нескольких недель отслеживания электронной почты и анализа IP-адресов, паутина, которую он сплел, распутывается с каждым нажатием клавиш.
Я чувствую, как погружаюсь в работу. Все вокруг словно замедляется, тихий гул серверов и мигание лампочек превращаются в белый шум, окутывающий подвал моего дома. Это временное утешение от реальности. Полки с кабелями и печатными платами отбрасывают неоновые оттенки на стеклянно-металлический стол передо мной.
Моя игровая площадка. Мое убежище.
Неделями я просматривал полученные сообщения и анализировал каждый IP-адрес в обратном порядке. Если повезет, через несколько минут у меня будет оригинальный сервер электронной почты отправителя.
Я не смогу отследить его местоположение, но смогу сделать следующее, что гораздо лучше.
Существуют правила, которым вы должны следовать в отношении технологий, кодов и последовательностей, которые остаются неизменными. Но как только вы освоите их, поймете, как они работают, все будет в вашем распоряжении.
Когда я был маленьким, отец сказал мне, что каждый уважающий себя мужчина должен уметь играть в шахматы. Именно обучаясь этой игре, я полюбил компьютеры. Он перечислял ходы, используя алгебраические обозначения. Пешка за пешкой, король взят.
Хакерство — это одна большая шахматная партия. Вот почему я так хорош в ней.
— Не хочу торопить гения внутри тебя, но тебе нужно быть в здании суда меньше чем через час, — говорит Рук рядом со мной, как будто мне нужно напоминание, что сегодня за день.
Сегодня день моей свадьбы.
В моем сознании возникает лицо Коралины, пальцы слегка замедляют движение по клавишам, когда я вспоминаю, как три дня назад ее теплое тело прижималось к моему. Я провожу языком по зубам, все еще ощущая ее запах.
Лаванда и мед.
Простые ингредиенты, вызывающие привыкание к ее коже.
С тех пор она игнорировала все мои сообщения, за исключением сегодняшнего, когда я отправил ей время, когда нужно быть в здании суда в Пондероза Спрингс, на что получил простое: Ок.
Даже не полное слово.
Я не могу понять, избегает ли она меня, потому что ей не понравилось то, что произошло в лифте, или ей понравилось, и это ее пугает. Все в ней — загадка. В ней чувствуется мягкость, но с ней борется царственная твердость, которая отражается в ее остром язычке.
Как будто ее мозг чувствует, что она уязвима, и посылает ботов, чтобы отключить ее, предпочитая огрызаться на любого, кто осмелится подойти слишком близко, чтобы разрушить ее стены. Я знаю, что она чувствует это, эту связь между нами.
— Кстати, о твоей невесте, — говорит Рук. — Что с ней?
Я слегка поворачиваюсь к нему, приподнимая бровь.
Он убирает ноги со стола, наклоняется вперед и упирается локтями в колени.
— Она знает о твоей шизофрении?
А ты? Хочу спросить я.
Этот парень был моим лучшим другом на протяжении многих лет. Он заставлял меня есть, когда все, чего я хотел, — это сдохнуть. Поддерживал меня, когда мне было горько, радовался, когда я выздоравливал.
Ни один момент, хороший или плохой, не обходился без Рука Ван Дорена.
Но он все еще не знает меня.
Не полностью, не до конца, не так, как я знаю его.
— Она выросла в Спрингс, разве нет? — отвечаю я.
Рук вырос в жестокой семье с отцом, который внушил ему, что страдания должны стать его способом покаяния. Каждый день, даже когда я не вижу его, я знаю, что он борется за то, чтобы не гнаться за кайфом боли. Это любимый наркотик РВД.
Укус, жало, прилив страданий.
Это гниет в нем, как дурная привычка, и он борется за выздоровление.
В детстве мы гоняли друг друга по лесу вокруг Пика. Я был рядом с ним, когда мы убегали от полиции. Я знаю, что он боится потерять то хорошее, что есть в его жизни.
Сэйдж. Парней.
Улыбается, чтобы скрыть свой самый темный секрет. Что иногда он несчастлив. Иногда кошмары его прошлого все еще забираются к нему в постель и держат его в заложниках.
— Я просто хочу убедиться, что она знает о твоих лекарствах. Таким образом, ты не…
— Мне не нужна гребаная сиделка, Рук, — мой голос резкий, холодный и режущий. Самое печальное, что я даже не злюсь на него.
Я расстроен ситуацией.
Я не виню его за это. Я знаю, что он просто боится потерять меня после всего, что мы пережили, но из-за этого с ним невозможно разговаривать.
Единственный человек, которому я хочу рассказать все, как никому другому, но не могу, потому что он будет первым, кто вернет меня обратно в больницу.