Но это не все, чем она является, и не все, кем она станет.
Интересно, знает ли она об этом?
— Тебе было трудно? — спрашивает Коралина. — Расти с шизофренией и чтобы все об этом знали?
Мне кажется, что она впервые спрашивает меня об этом. Впервые мы вдвоем затронули тему моего психического здоровья.
— Иногда.
И это не ложь.
Было чрезвычайно трудно знать правду о своем собственном разуме, но при этом позволять людям верить в обратное. Я постоянно спрашивал себя, как они могли не видеть этого? Как они могут не верить мне? И всегда находил ответ: а зачем им это?
— Я не хотела спрашивать об этом, — она делает паузу, пробегая взглядом по моему лицу в поисках любых признаков эмоций. — Я подумала, что если ты захочешь рассказать об этом, то расскажешь.
Я поднимаю бровь.
— А если бы я решил никогда не рассказывать об этом тебе?
Она поднимает одно плечо, беззаботно заправляя за ухо прядь белых волос.
— Мне было бы все равно. Это не мое дело.
Ее прямота, наглый, непоколебимый тон заставляют мои губы подрагивать. Я знаю, что ее слова искренни, суровы, но правдивы. Они не витиеваты, в них нет фальшивого сочувствия, которое пытается заставить меня чувствовать себя лучше.
— Тебе все равно, что я шизофреник?
— Мне важно, чтобы ты получаешь поддержку и медицинскую помощь, в которой нуждаешься, — она качает головой, тянется вниз и отрывает кусок недоеденного кекса Леви. — Я не совсем бессердечна. Но нет, мне все равно. Это психическое заболевание, а не чума.
Ее голос — словно порыв ветра честности, сдувающий все фальшивое сочувствие и советы, которые я слышал на протяжении многих лет. Я чувствую на себе ее взгляд, изучающий меня, как будто я всегда был с ней.
— Спасибо.
— Не надо, — Коралина хмурится. — Не благодари меня. Это сущий пустяк. Меня раздражает, что ты чувствуешь необходимость благодарить кого-то за то, что он относится к тебе как к человеку.
Как эта девочка считает себя жестокой, ума не приложу.
— Я…
— Сайлас Эдвард Хоторн!
Голос моей матери разносится по моей квартире, заставляя Коралину подпрыгнуть. Ее глаза расширяются, а рот приоткрывается.
— О, она назвала тебя полным именем. Ты в полной заднице, — смеется Леви, возвращаясь на кухню.
Я смотрю на Коралину, обхватываю ее за талию, молча давая понять, что она может прижаться ко мне, если ей это понадобится. Она нерешительно кладет руку на мою голую грудь и смотрит на меня.
— Готова, жена?
— Готова как никогда.
21. ЗНАКОМСТВО С ХОТОРНАМИ
Коралина
Я слышала, что если не вы сами решаете, хороший ли вы родитель, то ваш ребенок решает, хороший ли вы родитель.
Я не встречалась с Калебом, но, если судить по Сайласу и Леви, Зои и Скотт Хоторны — замечательные родители. Я никогда не была посвящена в семейную жизнь и не была ее частью. Мои родители не устраивали вечера семейных игр и не рассказывали о том, чему я научилась в школе.
Они быстро передали меня в руки нянек и достали со своих золотых полок только тогда, когда я понадобилась, чтобы придать своему внешнему виду более солидный облик.
Я была пешкой, лишним элементом образа счастливой семьи.
Эти люди, сидящие за столом, понимают друг друга и поддерживают друг друга так, словно это самая простая вещь в мире.
Я никогда не знала дома, который не напоминал бы мне место с рассыпанной под ногами яичной скорлупой, готовой разорвать меня на части за слишком быстрые шаги.
— Я несколько месяцев искала новое хобби. Эти занятия искусством звучат идеально. Когда ты их проводишь? — улыбается Зои, делая еще один глоток красного вина.
— В основном это для тех, кто выжил в «Гало», но в следующий четверг я разрешаю организации «Свет» провести мероприятие, на котором некоторые из моих учениц смогут продать свои работы. Не хотите ли прийти, чтобы они могли познакомиться с вами, прежде чем вы присоединитесь к классу? — я улыбаюсь в ответ, прежде чем взять с тарелки зеленую фасоль с чесноком.
— Рассчитывай на меня! — визжит она, хлопая в ладоши. — Посмотри-ка, дорогой, у меня новое хобби.
Что это говорит обо мне, если я ожидала, что она уйдет, как только узнает, кому я преподаю? Когда она поймет, что это был не клуб сплетен, заполненный женщинами из высшего общества, а терапия для девушек, которые познали жестокость жизни.
Наверное, я настолько привыкла к двусмысленным репликам и жалостливым взглядам, что не знаю, как выглядит искренняя, добрая душа.
Весь этот ужин изменил мои ожидания. Я думала, что моя работа заключается в том, чтобы держаться за руку Сайласа и выглядеть привлекательно. Я нервничала, что они сочтут меня замкнутой из-за моего наряда, ожидая увидеть меня в платье. Говорить, когда ко мне обращаются, есть правильной вилкой и не казаться неидеальной.