Алиса.
Он сжал в руке тонкую папку — последнюю сводку от людей в Сицилии. Фото, перечень контактов, движения. Всё вроде бы ровно. Но между строк… тревога.
— Что с ней делает этот сицилийский мальчишка… — пробормотал он сквозь зубы.
Он не проиграл дочь. Он пожертвовал. Он дал ей шанс на исправление, на переосмысление. Её тогдашняя жизнь была набором ошибок: вечеринки, наркотики, сомнительные связи, агрессия, презрение к фамилии.
Его фамилии. Его крови.
Когда он отправлял Алису к Марко Россо, он верил: строгий парень из уважаемой семьи справится. Под присмотром старших, в рамках традиций. Приведёт её в чувство.
Он рассчитывал, что она вернётся. Другой.
Но всё вышло иначе.
Сначала — тишина. Потом — слухи.
А теперь — второй ребёнок.И фамилия Россо, шипящая в каждом докладе, как змея.Он подошёл к окну. За стеклом падал плотный снег. Он ложился на мраморную лестницу, на бронзовых львов у входа, на вековые сосны. Превращал всё в белое полотно. Красиво.
Обманчиво.Под снегом, как и всегда в России, скрывалась грязь.
Владимир провёл пальцами по стеклу.
— Она моя дочь. И я сам её верну, — сказал он вслух.Позади, в тени книжного шкафа, оторвался от стены человек. В пальто, в тени, с лицом, которое вряд ли запомнишь с первого раза.
Но именно он был в курсе всего.В Сицилии, в Цюрихе, в каждом переходе между мирами.— Конечно, Вова, — хрипло ответил он. — Я за Алиску кому угодно… хоть в ад.
Владимир не обернулся. Только чуть склонил голову.
— Тогда смотри. И не моргай. Она изменилась. Что-то внутри… проснулось.— Заметно, — кивнул человек. — Они не прячутся.Молчание повисло в комнате. Где-то в углу щёлкнуло полено.
Владимир подлил себе виски. Лёд треснул в бокале.— Никто не выходит из семьи, — сказал он тихо. — Даже если забыл, кто он.
— Или стал кем-то другим, — добавил тень.— Тем более. Волк может сбиться с пути, но он всё равно волк.Он развернулся.
— Следи. Не вмешивайся. Пока.— А если её сила — не от нас?— Тогда мы все в большом дерьме, — ответил Владимир с мрачной усмешкой. — И придётся начать войну с тем, чего не понимаем.Глава 19. Старый друг
Поздний вечер. Вилла Россо.
Сицилийский ветер шевелил белые занавеси на балконе, впуская в комнату запах моря и грядущей грозы. Дом спал в полумраке, будто затаился, прислушиваясь.Алиса лежала на диване в гостиной, укутавшись в мягкий плед, но ощущала каждую нить ткани, как наждачную бумагу. Её кожа стала чувствительной, как у змеи в новой шкуре. Всё раздражало: свет, тиканье часов, дыхание Марко за стенкой. Даже собственное сердце.
На втором этаже спали дети. Дёма — тихо, с привычным посапыванием. Дина — еле слышно, но её присутствие было отчётливым, как жар в груди.
Пять суток после родов — и всё вокруг Алисы будто стало слишком живым. Люди звучали. Деревья дышали. А она слушала.
Марко не спал. Он сидел на краю кровати в их спальне, просматривая уже третий подряд отчёт врача из Рима. Внутри у него всё скреблось. Что-то с Алисой было не так. Не просто послеродовая слабость. Не усталость. Не депрессия.
Голод. Животный. Иной. Не её.Он отложил бумаги, потянулся за пистолетом. Вдруг — скрип. Равномерный. Машина на гравии.
Он резко встал, сжав оружие.И тут — голос из-за двери:
— Тихо-тихо, стрелок. Опусти железо, не позорь семью. Это я. Свой.Марко открыл. На пороге стоял мужчина — слегка сутулый, в потрёпанном кожаном плаще, с сигаретой на полусогнутом пальце и прищуром человека, пережившего слишком многое. В руках — старый армейский рюкзак и видавший виды чемодан.
— Так ты и есть Марко Россо. А я — Лёня. Тот самый, которого даже сицилийцы боятся. Не потому что страшный, а потому что предсказуемый только на кладбище. Хотя, если честно, я по натуре человек мирный. Ну… почти.
Он прошёл внутрь, не спрашивая разрешения. Оставил после себя запах табака, дикой мяты и московского снега.
Минутой позже — уже сидел у ног Алисы, сложив ладони на коленях.— Белая ты, как стена в морге, — произнёс он без насмешки. — А глаза… будто не здесь. Где ты, Алиска?
— Живу, — выдавила она хрипло.
Он кивнул, затянулся:
— А я вот, как видишь, всё ещё ползаю. Твой батя прислал. Сказал: “Проверь, как она. Если этот итальянец заигрался — обломай. Аккуратно.” Ну, а я же добрый. Пока.Марко стоял рядом, напряжённый как тетива. Лёня бросил на него косой взгляд, усмехнулся:
— Расслабься, кукольник. У тебя на лице всё написано: «один шаг — и стреляю». А если бы я хотел вам зла — ты бы меня уже не видел.