Слёзы подступили к глазам, но Алиса не позволила им вырваться. Она сдержалась.
— Значит, ты выбрал страх?
— Я выбираю защиту. Дины. Дёмы. Себя. И тебя — если ты согласишься на лечение.
— Какое “лечение”? Ты хочешь, чтобы меня накачали препаратами и держали в клинике?
— Я уже договорился, — тихо сказал он. — В Швейцарии. Частная лаборатория. Без смирительных рубашек. Без камер. Только врачи. Только кровь. Мы найдём способ… выжечь это. Найдём тебя прежнюю.
Алиса сжалась. Внутри поднимался тот самый зов — первобытный, хищный… Но вместе с ним — и ужас. Не быть собой. Быть объектом. Быть подопытной.
— Ты уже решил за меня, да?
— Нет, — Марко кивнул. — Я прошу. Пока. Но если ты откажешься… я не смогу рисковать. Ни ими. Ни собой. Ни тобой.
Между ними повисла тишина. Не просто пустота — лезвие. Резкое, холодное. С двух сторон оно резало по-живому.
Алиса встала, покачивая Дину, словно за это цеплялась. За эту жизнь. За эту связь.
— Ты всегда хотел, чтобы я была сильной. Твоей. А теперь я сильнее — но уже не твоя.
Она ушла в детскую, захлопнув за собой дверь.
Марко
Он остался один. С тишиной, которая в этот раз не дарила покоя. Она звенела в ушах, сжималась в висках. В руках — старая фотография: он, Алиса и Дёма. Наивные, живые, ещё не разорванные по швам.
Он сел на край дивана, положил голову в ладони.
Он не хотел бояться. Но боялся. Не её — себя. Того, что позволил этой тьме войти в их дом. Что сделал это своими руками, когда согласился на «перевоспитание». Когда не защитил её от отца. Когда думал, что сможет контролировать.
Он думал, что спасёт её.
Что у него получится. Сделать её своей, научить выживать, поставить на ноги, слепить союзника, равную.
Он недооценил, кого принял в сердце. И переоценил свою способность любить.
«Я люблю тебя» — звучит слишком просто. А любовь… она должна быть сильнее страха. Он знал. Но не выдержал. Не когда на кону — дети. Семья.
«Ты всегда хотел, чтобы я была сильной. Твоей. А теперь я сильнее — но уже не твоя».
Он заслужил эти слова.
И, возможно, уже потерял её.
Глава 24. Слом
Свет был ярким. Раздражающе чистым. Холод пробирал до костей, будто стены комнаты покрылись инеем.
Алиса не спала. Рядом лежала Дина, её крошечное дыхание звучало как предостережение. Мягкое, почти незаметное, но тревожное. Что-то изменилось. В ней — в Алисе.
Щёлкнула дверь в коридоре. Тяжёлые, неторопливые шаги. Она узнала их сразу. Марко.
Он вошёл без стука. Осторожно, как человек, который больше не уверен, имеет ли право быть здесь. В руках — папка. В глазах — усталость. Затаённая боль, которую он больше не скрывал.
— Прости, — выдохнул он.
Алиса смотрела на него молча. Она уже научилась ждать, пока слова не обретут вес.
— Когда умер мой брат… — он сел, спрятал лицо в ладонях. — Я не плакал. Ни на похоронах, ни потом. Только когда остался один с Дёмой на руках… я поклялся, что не позволю потерять этого ребёнка. Что сохраню в нём хоть кусочек семьи.
Он перевёл дыхание, голос дрогнул:
— А потом появилась ты. Ты спасла его. Стала нашей семьёй.
Он замолчал. Говорить было трудно.
— Но ты изменилась, Алиса. Ты стала другой. И я не знаю, как с этим жить.
— Ты не веришь мне? — её голос звучал ровно, но за ним стоял хрупкий ледяной страх.
— Я не верю в чудовищ. Но после родов… ты смотришь иначе. Ты чувствуешь кровь. Я это видел. И я испугался.
Он замолчал. Как будто сам не знал, как быть честным и не разрушить окончательно.
Алиса поняла: он не лгал. Он действительно боялся. Не её — за неё. За детей. За то, что не сможет спасти всех сразу.
— Я не хочу лечить тебя, — прошептал он. — Я хочу вернуть тебя. Но если ты станешь угрозой… Я не смогу снова потерять кого-то. Не после брата. Не после всего.
Алиса отвела взгляд. Внутри всё рушилось. Он не предал. Просто не выдержал. Не поверил. Любил — но испугался этой любви.
— Я всё подпишу, — сказала она глухо. — Только… будь рядом. Когда станет больно. Держи меня. Просто держи, Марко.
Он подошёл, сел рядом. Осторожно взял её за ладонь.
— Я не знаю, кто ты теперь. Но я всё ещё люблю тебя.
Запахи. Химия, пластик, сталь. Лаборатория напоминала морг.
Алиса сидела пристёгнутая к креслу. Ремни врезались в кожу. Холодные, как намерения. Врач — сухой, бесцветный, в латексных перчатках — стоял у монитора, не поднимая на неё глаз.
— Сегодня увеличим дозу. Вчера ты сопротивлялась, — сказал он безэмоционально.
Рядом стоял Марко. Как свидетель. Как палач.
— Это нужно, — произнёс он глухо. — Ради детей. Ради Дёмы. Ради Дины.