Дети были живы. И это — всё, что имело значение.
Он появился без предупреждения.
Ранним утром, когда воздух ещё пах уличной пылью и утренним кофе.Первым вошёл Лёня — с привычной полуулыбкой, от которой сжимались плечи у любого охранника. Он шёл, как всегда, легко, словно всё это — просто ещё одно задание. Но в его взгляде что-то дрогнуло, когда он увидел Алису.
Её было мало. Слишком мало от той, прежней. Он, может, и хотел остаться наблюдателем, как всегда — чужим, но лояльным. Только вот чужим быть не получилось. Не с ней. Не после всего, что видел.
— Гляди, кого привёл, ласточка, — сказал он, стараясь вложить в голос тепло. — Как в старые добрые, а?
Алиса не улыбнулась. Не издала ни звука. Но её взгляд на секунду ожил. Не вспыхнул — скорее дрогнул, как гладь воды под лёгким ветром. Она узнала. И почти позволила себе что-то почувствовать. Почти.
За ним вошёл отец.
Владимир Сергеевич Дьяков.Чуть постаревший, но не потерявший той стальной прямоты в спине, из-за которой Алиса с детства чувствовала себя либо дочерью, либо солдатом. Часто — одновременно.
— Алиса, — выдохнул он. Всё, что хотел сказать, застыло в воздухе между ними.
Она не бросилась к нему. Не заплакала. Просто посмотрела. Молча. Долго. И где-то, глубоко внутри, что-то сдвинулось. Не боль, нет — на боль уже не было сил. Но узнавание. И — тень доверия.
Как будто голос её крови пробился сквозь бетон стен, которые она воздвигла.
— Я слышал, — сказал он сдержанно. — Про тебя. Про то, как они…
Он не договорил. Лёня потупил взгляд. Даже он.
— Ты пришёл меня забирать? — наконец произнесла она.
— Нет, — ответил отец. — Пришёл узнать, что ты теперь собираешься делать.
Алиса медленно поднялась. На ней был простой серый свитер и чёрные джинсы. Ни макияжа. Ни украшений. Ни маски. Только тело, выжившее назло. Только душа, которая всё ещё держалась.
— У меня есть план, — сказала она. Голос был ровным. Без окраски. Но взгляд — впервые за много дней — стал целеустремлённым.
— И ты мне не помешаешь.Он кивнул. Как будто ждал именно этих слов. Он не предлагал помощь. Просто стоял рядом — мужчина, чья дочь прошла через ад и вернулась другой.
— Я рядом, — сказал он. — Не чтобы командовать. Чтобы держать, если ты начнёшь падать.
А потом:
— А если кто-то решит тебя снова сломать — я снесу всё к чёрту. Силы хватит.
Лёня стоял чуть в стороне. Не вмешивался. Но его глаза задержались на Алисе чуть дольше обычного. В них не было жалости — только что-то похожее на гордость. Он видел, как она возвращается. По-своему. По капле. Через боль. И знал: назад дороги уже нет — ни для неё, ни для тех, кто решит встать у неё на пути.
Глава 26. Стеклянная кровь
Нападение произошло через неделю.
Ночью. Через сад.Трое. В масках. С точностью и холодной уверенностью тех, кто давно привык убивать. Они не пришли за деньгами.Они пришли за детьми.Но теперь Алиса не была той, что когда-то дрожала при виде крови.
Она молча встала. Взяла нож.А потом — в коридоре, в лунном свете — встретила первого.Один удар — в шею.Второму не повезло — он увидел её глаза прежде, чем умер. В них не было ни ужаса, ни злости.Только пустота. И хищный расчёт.Третий пытался бежать. Не успел. Её шаг был бесшумным, как у ночной тени. Она перегрызла ему горло. Без клыков. Просто — руками и зубами.Когда Лёня примчался на шум, Алиса уже сидела в углу детской, держа Дину на руках.
Грудь подрагивала от едва слышного дыхания.На щеках — ни слезинки. Только кровь. Чужая. Тёплая ещё.— Позови отца, — сказала она тихо. — Пусть закопает их.
Лёня сглотнул, кивнул, а потом добавил:
— Ты теперь не девочка, Алиса.Она не ответила. Только качала дочь, как будто ничего не случилось.
Как будто небо не порвалось над домом.Потому что в её мире теперь было только двое детей и тьма между ними и всем остальным.И если эта тьма хотела ещё раз подойти ближе — ей придётся поползти по телам.Лёня стоял в коридоре, прислонившись к стене. Долго. Слишком долго, как для обычного свидетеля. Он видел — она держится. Видел, какой ценой.
И в нём снова что-то дрогнуло — не просто долг, не просто верность семье.Он чувствовал боль — как зритель, который слишком долго смотрит в пламя и сам начинает гореть.Именно он набрал номер. Не потому что Алиса просила.
Потому что понял: она дошла до грани, за которой либо ломаются, либо становятся кем-то другим. Тем, кого уже не вернуть.— Лучше пусть он приедет сам, — прошептал Лёня в трубку. — Без охраны. Тут не война. Тут… семья.
Владимир примчался в течение 20 минут. Не приказал. Не потребовал. Просто был. Как тень. Как глыба. Как последний из тех, кто ещё умеет держать своих. Без слов. Без фраз.