На ужине, когда повар подал ризотто с трюфелями, Алиса поймала на себе взгляд Марко. Его внимание было лезвием — оно не касалось, но резало точно.
— Боишься, что я подмешала что-то в твоё вино? — произнесла она, вращая бокал. Рубиновые блики скользили по скатерти.
— Я больше опасаюсь, что ты отравишь меня случайно, — откинулся он на спинку кресла, двигаясь с кошачьей грацией. — Сегодня ты уже дважды чуть не остановила моё сердце. Улыбкой.
Щёки обожгло теплом. Но Алиса выдохнула медленно, ледяным ветром:
— Может, это просто несварение?
Марко хмыкнул, и в уголке его глаза легла тень морщины — не от возраста, а от эмоции:
— Если это несварение, то самое приятное из всего, что со мной случалось.
Он не приближался — но каждый его взгляд оставлял на её коже невидимые следы. Словно он чувствовал ритм её дыхания, ловил дрожь ресниц. Это молчаливое внимание было опаснее прикосновений — оно оставалось даже в его отсутствие.
Однажды, на рассвете, Марко вдруг спросил:
— Хочешь научиться владеть шпагой?
Она вскинула бровь:
— Это намёк на мои колкости?
— Ты умеешь атаковать. Пора научиться защищаться. И бить — по правилам.
Он привёл её в старинный зал фехтования. Воск, дерево, кожа, клинки — всё пропитано временем. В углу, под стеклом, стояли шпаги XVIII века — музейные, но живые. Алиса ощущала, как за их лезвиями — кровь и история.
Когда Марко подошёл сзади, чтобы поправить хват, его руки легко обхватили её пальцы. Его грудь почти касалась спины, дыхание — шеи.
— Вот так. Уверенно. Шпага — это продолжение руки. Как язык. Только опаснее.
— Ты говоришь о шпаге или о себе? — выдохнула она, чувствуя, как по позвоночнику прошёл электрический ток.
Он не отстранился. Не приблизился. Только произнёс:
— Я — зеркало. То, чего ты боишься, уже внутри тебя.
Позднее, в лунном саду, они сидели рядом на каменной скамье. Расстояние между ними — один вдох.
Марко сорвал с ветки вишню. Протянул. Их пальцы встретились — слишком долго для простого жеста.
— Холодные руки, — сказал он.
— А у тебя пульс, как у преступника перед ограблением, — парировала она, чувствуя, как под его рубашкой бьётся сердце — быстро, мощно.
Он прищурился. В глазах вспыхнул опасный огонь:
— Ты пытаешься меня напугать?
— Нет, — ответила она, глядя прямо в него. — Я тебя возбуждаю.
Молчание. Только стрекотание цикад. Он не засмеялся. Не отвёл глаз. Просто смотрел — как хищник, выбравший добычу, но не спешащий сделать последний шаг.
— Ты только что заработала первое очко, Алиса, — сказал он наконец. — Но помни: я играю вдолгую.
И она поняла — всё изменилось. Больше не было только выживания. Больше не было только страха.
Теперь это была игра. На равных. С огнём.
И самое страшное — Алиса уже не была уверена, хочет ли победить. Или… предпочитает проиграть — только ему.
Глава 10. Искры между пальцами
Вечер был подозрительно тихим. Тишина — плотная, вязкая, как перед бурей. Марко уехал на встречу с кланом, оставив Алису под присмотром Рикардо — молодого охранника с обманчиво открытой улыбкой и глазами, которые скользили по женским телам, как по винной карте в ресторане.
Алиса была в коротких шортах и рубашка Марко — на пару размеров больше, пропитанной его запахом. Часть её надеялась, что он заметит. Другая — что это его разозлит.
— Ты бросаешь хуже, чем стреляешь, — заметила она, подбирая шар для петанка. (Петанк — провансальский национальный вид спорта, в котором игроки по очереди бросают металлические шары, стараясь поставить свой шар рядом с маленьким деревянным шаром — кошонетом.) Металл был тёплым от солнца.
Рикардо наклонился ближе, дыхание коснулось её шеи:
— Я лучше защищаю, чем нападаю. Но если нужно…
— Нападёшь? — Алиса приподняла бровь. Его пальцы скользнули по запястью — слишком вольный жест. — Опасная игра. Я уважаю мужчин, которые знают, когда остановиться.
— А я — женщин, которые не знают, — прошептал он.
И в этот момент из темноты раздался голос. Тихий, спокойный. Но холодный, как выстрел:
— Приятный вечер, да?
Марко стоял в тени колонны, руки в карманах. Всё его тело напряжено, как у пантеры перед прыжком. В глазах — не гнев. Обещание.
— Синьор Россо… — Рикардо отпрянул, будто обжёгся. — Мы просто…