Ульяну Чайку похоронили жарким августовским днем. Когда траурная процессия проходила по улице, мимо шли горожане в сарафанах и шортах, с надувными матрасами и зонтами от солнца, направляясь на речку.
После похорон были поминки. Их устроили в столовой птицефабрики. Было воскресенье, предприятие по выходным не работало, но дядя Витя распорядился, чтобы столовую открыли. Еще он выделил машины, заказал памятник, но самое главное – нашел адрес старшей сестры Ульяны Чайки и сообщил ей о смерти родственницы. Та приехала на похороны, а чуть позже взяла над Верой опекунство.
Сестру Ульяны звали Катериной. Она была одинокой, характер имела весьма сложный. Когда Вера немного пришла себя после кончины матери и уразумела, что женщина, находящаяся все дни рядом, ее тетка, прежде всего она подумала: сестры совсем не похожи. Младшая, Ульяна, была миниатюрной, женственной и очень симпатичной. Катерина же являлась ее полной противоположностью: высоченная, нескладная, с мужицкой фигурой и грубым лицом, она была даже неприятной. К тому же у нее оказался очень низкий, хрипловатый голос, от звука которого Верочка поначалу вздрагивала – ведь она привыкла к нежному журчанию голоса своей мамочки.
Когда Катерина сообщила Вере о том, что забирает ее к себе, девочка пришла в ужас. Во-первых, она не мыслила жизни вне своего города, района, дома, а во-вторых, не могла представить рядом с собой чужого, пусть и родного по крови человека. Тем более что человек этот ни разу за тринадцать лет не вспомнил о сестре. «Как так? Жили в пятидесяти километрах друг от друга, а не виделись. И не созванивались. И даже открытками поздравительными не обменивались! Да для тети Кати мама давно умерла… – думала Вера и делала из своих размышлений неутешительный вывод: – Я ей совсем не нужна! И берет она меня к себе только из чувства долга. Или из жалости. Ведь если б не она, меня бы отправили в детский дом…»
Но свои переживания Вера оставляла при себе. Она всегда была малоразговорчивой и закрытой девочкой, а после смерти матери еще больше замкнулась. Теперь вывести ее на откровенный разговор не могли ни Шура, ни Стас. Да и мало она теперь с ними виделась. Стас был далеко, а у Шуры сестра заболела, и она моталась с ней по врачам. Но и в те редкие минуты, когда забегала, Вера больше молчала, глядя на мамину фотографию в траурной рамке, или говорила ни о чем: о просмотренном фильме, прочитанной книге, соседском коте, дворовой собаке…
В день переезда, когда все вещи уже были собраны, Вера, перед тем как покинуть квартиру, зашла в мамину комнату (вообще-то она называлась залом, но, так как Ульяна спала именно там, девочка считала ее маминой). Из мебели они не взяли к тете Кате ничего, кроме письменного стола и книжного шкафа, поэтому обстановка оставалась такой же, как раньше. На месте были и стенка, и диван, и кресла, и журнальный столик, и черно-белый телевизор на ножках. Вера прошлась по комнате, мысленно с ней прощаясь. Поочередно дотрагивалась до каждой вещи, думая о том, что еще недавно ее касались мамины руки, сейчас – ее собственные, а завтра не коснется уже никто, потому что квартира будет стоять запертой до тех пор, пока Вера не станет совершеннолетней (тетя Катя хотела ее сдать, да не нашлось желающих занять жилье, где было совершено самоубийство).
Вера опустилась на диван, взяла в руки думку и уткнулась в нее лицом. Подушка пахла мамиными духами. Запах был очень слабый, но Вера все равно уловила его, и на ее глазах сразу выступили слезы. Чтобы не расплакаться, девочка отстранила лицо от подушки и решила вернуть ее на место, но тут заметила, что между спинкой и подлокотником что-то засунуто. Вера присмотрелась и поняла, что это общая тетрадь в дерматиновой обложке. Девочка вытащила ее и, повертев в руках, раскрыла на середине…
«Как же мне плохо! Не думала, что бросить будет так тяжело. Всегда считала, что смогу в любой момент отказаться от наркотиков, ведь я колю их нечасто, а оказалось…»
Вера удивленно моргнула. Она узнала мамин почерк, но не могла поверить, что та пишет о себе. Наркотики? Мама их принимала? Не может такого быть… Вера много раз видела наркоманов по телевизору и один раз в жизни – ей Шура показала «торчка» из своего дома, но все они были кошмарными людьми, опустившимися, грязными, истощенными. Не такими, как ее красавица мама!
«Если б я знала тогда, когда впервые украла ампулу, что подсяду, никогда бы не притронулась к ней… – продолжала читать Вера. – Но в тот момент мне так хотелось заглушить душевную боль, что я не подумала о последствиях. И вот теперь, спустя два года, я прочно сижу на игле. Воровать ампулы становится все труднее, главврач уже стал поговаривать о внутреннем расследовании, поэтому я решила завязать… Но, черт возьми, не получается! Продержалась четыре дня, а сегодня опять укололась. И самое ужасное, что сделала это, когда Веруня была дома. Обычно я не ширяюсь при ней (что, если увидит или наткнется на «следы преступления»?), но терпеть сил не было. Я заперлась в ванной, укололась, и так мне хорошо стало, что я села на пол и блаженно зажмурилась. Мне казалось, что глаза я закрыла только что, а оказалось – прошло четверть часа, и обеспокоенная дочь начала ломиться в дверь. Если я нахожусь дома, она не может без меня прожить и десяти минут. Что неудивительно! Когда я на работе, она остается совсем одна: в детский садик я перестала ее водить, а до школы еще целый год…»
Вера оторвалась от чтения, а все потому, что с улицы раздался голос тети Кати:
– Вера! – кричала та, стоя у подьезда. – Вера, ну где же ты? Пора ехать!
– Сейчас, тетя Катя, – откликнулась Вера. – Уже бегу!
Но не побежала, а, перелистнув несколько страниц, продолжила чтение:
«У меня появился кавалер. Это наш новый лор. Симпатичный мужчина и холостой. Мы с ним на Дне медика танцевали, и он вызвался меня проводить до дома. Я согласилась. Мы долго гуляли, а потом я пригласила его на кофе. Вера, естественно, тут же выбежала из комнаты, а увидев незнакомого мужчину, испугалась, унеслась к себе, но через каждую минуту звала меня и спрашивала, когда дядя уйдет. В итоге кавалер сбежал через полчаса. Но перед уходом шепнул, что в следующий раз позовет меня к себе…»
Вера вспомнила тот день и того кавалера. Он действительно был симпатичный. Неужели она своим поведением все испортила? Больше он в их квартире не появлялся, но мама частенько убегала из дома после чьих-то звонков…
Перелистнув еще несколько страниц, Вера дошла до последней записи и решила прочесть ее, а весь дневник целиком просмотреть позже.
«Лежу в кровати, бьет дрожь. Уколоться нечем… И незачем – мне уже ничего не помогает…
Веру отправила в лагерь. Не могу ее видеть. Никого не могу, кроме НЕГО, но ОН не идет…
Я ему не нужна! Его любовь иссякла. А моя? Она как Вселенная! И что мне делать с ней? Такая огромная любовь для одного человека слишком тяжкая ноша.
Да простит меня дочь, но я хочу умереть – и умру!»
– Что это у тебя такое? – раздалось над Вериным ухом. Рядом стояла тетя Катя, приближения которой девочка не услышала, погруженная в чтение. – Позволь-ка…
И, не дожидаясь разрешения, вырвала тетрадь из Вериных рук.
– Почерк Ульяны, – пробормотала тетка, пробегая глазами по строчкам.
– Это ее дневник… Я нашла его только что…
Глаза Катерины расширились, когда суть прочитанного дошла до ее сознания. Она захлопнула тетрадь, сунула под мышку и рявкнула:
– Тебе не стыдно читать чужие дневники?