– А где хозяин? – крикнул из своей будки Лёха-Кочегар. – Хотел перетереть с ним за одно дельце…
Кузнец, издавна державший на мосту мастерскую, слыл лучшим оружейником Леса. Изделия его стоили дорого, и работал он далеко не для всех. Сергей, как и Лёха, Кочегар, владелец единственного на железнодорожных магистралях Леса настоящего паровоза, входили в число избранных.
– С утра укатил на дрезине к Лужникам. – ответил Егор. – Монахи из Новодевичьего Скита позвали, что-то им занадобилось починить. Кстати, Умар, – он повернулся к сильвану, – ты про подарок Кузнеца не забыл?
Сильван молча хлопнул себя ладонью по лбу и скрылся в домике. Пару секунд спустя он появился, держа в руках пару коротких, на толстых древках, рогатин.
– Одна его, другая – тебе. – пояснил Егор. – Я, как приехал, рассказал Кузнецу, что ты остался безоружным. Так он, не поверишь, целый день в кузне просидел: «Негоже, – сказал, – егерю без рогатины ходить». Заодно и Умару сковал.
Сильван подал оружие Сергею. Такие рогатины (вообще-то они назывались «пальма», по типу якутского охотничьего копья) служили егерям Московского Леса своего рода «фирменным оружием». Ковали их только здесь, на Ново-Андреевском мосту – поговаривали, что Кузнец знает особый рецепт стали, с закалкой в крови чудищ Чернолеса, которых ему доставляют специально для этой процедуры. Правда это или нет, Сергей не знал, а Кузнец не признавался. Но пальмы выходили на загляденье – прочные, гибкие, с широкими, слегка изогнутыми лезвиями, по которым змеились тёмно-серые разводы дамасскатуры. Они подолгу держали бритвенную заточку и не выщербливались даже на панцирях ракопауков.
– Не повезло… – Лёха-кочегар с досадой сплюнул. – Кстати, не помните, по какой колее они ехали? А то разъездов до самой Киевской ветки нет, как бы нам в них не уткнуться…
Путейцы, крепкое, многочисленное сообщество, обитающее на Трёх Вокзалах, курсировали на дрезинах и автомотрисах по железнодорожным магистралям бывшего мегаполиса, лишь немного не доезжая до МКАД. Там деревья стояли непроходимой стеной, и любые попытки восстановить участки железнодорожного полотна неизменно оканчивались провалом – с таким буреломом не могли справиться даже бронированные военные бульдозеры и тяжёлые огнемётные танки.
– Вроде, по левой. – подумав, ответил Егор. Он вскарабкался на платформу, стоящую впереди паровоза, и уселся на мешки с песком. – Ну, тогда ничего. – кивнул Лёха и потянул за проволочную петлю. Раздался протяжный гудок.
– Провожающих просим покинуть вагоны. Следующая станция – Лужники! – провозгласил он и выбрался из будки.
– Давай руку, Студент. Я с вами прокачусь, а помощник пока порулит. Перегон тут несложный, справится…
Лёха-Кочегар упоённо выводил слова на знакомый всякому русскому человеку мотив, прикладываясь в перерывах между куплетами к объёмистой кожаной баклаге. Баклага принадлежала челнокам, подхваченным на платформе «Лужники» – они спешили в Сетуньский Стан и обрадовались неожиданной оказии. Эль тоже был сетуньский – настоящий, ячменный, по всеобщему мнению, лучший в Лесу.
Один из челноков снял с закреплённой на платформе жаровни шампуры с олениной и раздал присутствующим. Мясо было свежайшее, парное – Бич, следуя установленной им же самим традиции, явился на рандеву с путейцем со свежей дичиной. Мясо исходило каплями ароматного жира, – косуля попался хорошая, упитанная – напарники, управившись со своими шампурами, по очереди отхлебнули из баклаги. Сильван от эля отказался, сославшись на отцовский запрет. Один из челноков отпустил, было, по этому поводу неуклюжую остроту – Умар в ответ так глянул на него своими кошачьими глазищами, что шутник подавился куском мяса.
Кочегар аккомпанировал себе, постукивая кулаком по доскам настила. Челноки старательно подпевали, путая слова. Умар сидел возле веселящейся компании и внимательно слушал.