— Ты лжёшь! — закричала Нуру, вскочив на ноги. — Зачем ему?.. Я не верю!
— Я лгу? Убирайся! — задыхаясь от гнева, воскликнула Шелковинка и указала на дверь.
Нуру убежала к себе, спряталась, как зверь в норе, свернулась в комок на циновке. Она слышала девичьи голоса, но не вышла, и на кухню не спустилась. В дверь стучали, но когда она после долгих сомнений открыла, то нашла лишь кружку молока и миску каши из грубого зерна, а кто принёс, разглядеть не успела. Ни голоса, ни шагов — только пакари бежал с другого конца коридора, топоча по глиняному полу, и так спешил, что его заносило.
Увидев, что Нуру берёт миску, Мшума завизжал и упал, запнувшись одной лапой о другую. Нуру ахнула, но зверь тут же забарахтался и вскочил, будто ничего не случилось, и кинулся к ней, задрав голый хвост. Жидкая белая кисть на конце заломилась, развеваясь.
— Чего тебе? — спросила Нуру, ещё отыскивая взглядом, кто принёс еду. — Иди к хозяину!
Пакари затоптался вокруг, наступил ей на ногу жёсткими пальцами и с тонким визгом привстал. Его манила каша.
— Что ж, — согласилась Нуру, — заходи. Всё равно есть не хочется.
Она прикрыла дверь и поставила миску на пол. Мшума сунулся в кашу, глотая жадно, роняя комья. Миска, гремя, двинулась по полу.
— Разобьёшь! — воскликнула Нуру, подставив ногу.
Пакари закружился, оттолкнул её боком, визжа, и повёл миску в другую сторону. Нуру дождалась, пока он упрётся в стену, и присела на постель, сжимая кружку в руках.
— Что мне делать? — спросила она. — Я дурной человек. Великий Гончар плохо слепил меня… или есть что-то, что мы лепим сами? Может, мне некого винить. До этого дня я много себя жалела. Никогда, никогда не было мне так стыдно! Вот, слушай…
Глотнув из кружки, она продолжила:
— Думала, не сужу прежде времени, и не любила сплетниц. Как вышло, что я сама такая? Может, мне просто не с кем было сплетничать прежде? Я даже себя не понимаю, Мшума, где мне понять других!
Пакари ответил визгом. Стоя к ней спиной, он торопливо глотал кашу, и хвост его ходил из стороны в сторону.
— Знаешь, чего я хотела, когда жила дома? — спросила Нуру. — Богатства! Носить бусы и кольца, и дорогие наряды, как этот, что висит на стене. Скажи, я правда хотела этого, или только завидовала, что бусы и наряды есть у других? Видно, это не одно и то же…
Миска загремела. Мшума вылизал остатки и пошёл, принюхиваясь, собирать с пола то, что уронил. Нижняя губа пакари была коротка, оттого он клонил голову вбок, помогая себе лапой, и иногда, блестя глазами, взглядывал на Нуру: не кинется ли она подбирать крупицы и не съест ли прежде, чем он успеет? Его манила и кружка.
— У меня был друг, — сказала Нуру. — Я всё ждала от него помощи и лишь теперь подумала, что помощь, может, нужна ему самому. Я привела его в мир, о котором он ничего больше не знает. Что с ним будет?.. Хочешь молока?
Мшума поводил носом-пятаком, рыжим от глиняной пыли, завизжал и попятился: не любил молоко. Он чихнул раз, другой и полез на постель. Нуру собрала с его морды налипшие крупицы и отняла одеяло, хоть пакари за него цеплялся.
Мшума вздохнул и упал на бок, вытянув лапы. Нуру провела рукой по жёсткой спине, почесала живот, поросший длинным светлым волосом. Пакари довольно хрюкнул, толкнулся носом в её бедро, пошевелил ушами и, прикрыв глаза, скоро заснул. Он сопел, иногда перебирая лапами, а Нуру поглаживала его и думала о своём.
— И зачем твоему хозяину мне помогать? — спросила она негромко. — Зачем?.. Он говорил, не смог пройти мимо, когда ты умирал. Понимаешь? Пакари добывают лишь однажды, и когда выбираешь, нужно думать только, ладная ли выйдет камба.
Мшума потянулся во сне, подставив живот под ласковые пальцы, и замер, раскрыв рот.
— Уф! А он позаботился, чтоб ты мог набивать брюхо кашей и лежать на чужих постелях. И меня он тоже пожалел. Только ты понимаешь добро — вот, наелся и благодарен, для тебя всё просто, — а я…
Уйдя в свои мысли, Нуру примолкла. Мшума спал, сопя и похрюкивая, а она сидела рядом, пока в дверь не постучали.
— Выходить будешь, нет? — донёсся сварливый голос. — Воду тебе оставили… Чего я должна подниматься? То вино за неё разноси, то ходи, зови, бей старые ноги на лестнице. Имара велела напомнить, чтобы днём комнаты были пусты, так уходи прочь!