- Кровь, она как вино, такая же красная, бурлящая. Разница только в возрасте. Вино чем старше, тем вкуснее, у людей наоборот, старая кровь не пьянит. Потому и погибают на войне чаше молодые, кровь их для дьявола вкуснее. Но, как и вино, вид крови вначале разжигает человека, веселит его, играют мускулы его, хочется показать себя всему человечеству, посмотрите мол, видели ли вы когда-нибудь такой силы и красоты. Потом она сводит с ума, и уже ни о чем не думают люди, только чтобы было этой крови больше и больше, но не наступает успокоения и, наконец, приходят они в ужас от содеянного и тогда, когда человек впервые вздрагивает от вида своих кровавых рук, он снова взывает к Богу. И Бог возвращается, и прощает своих неразумных сынов, - сказал старик, а затем тихо добавил, - только сына моего он больше мне не вернет.
Потом старик, звали его Хуан, надолго замолк, лишь изредка понукая лошадь, Габриэлла не решалась его беспокоить. Несколько раз их повозку останавливали люди в военной форме, одни из них были на конях, другие пешие, кто они были, Габриэлла не помнила. Не смотрела она на них, стараясь хоть как-то облегчить страдания Фархада. А солдаты, подъехав ближе, посмотрев на раненого, лежащего в повозке, потом на старика и наконец на Габриэллу, осеняли себя крестом и быстро удалялись прочь. Ближе к вечеру они прибыли в небольшую деревушку, где рядом с церквушкой, стоявшей посереди площади, в небольшом домике, жила женщина, которая когда-то давно проучилась два года в Мадриде на врача, но не закончила его, потеряв от любви голову к молодому цыгану и убежав вместе с ним. Спустя три года цыгана убили во время одной попойки в этом селе и она с маленькой дочуркой осталась тут же, рядом с его могилой. Знания, полученные за годы учебы, не прошли даром, и она помогала всем, чем могла, и если кому-то становилось легче после ее советов, она была безмерно счастлива. Война внесла в ее жизнь свои коррективы, и она научилась делать многое того, что раньше делать не решилась бы. Вид крови и ужасные ранения ее больше не пугали, много их она перевидала за эти два года. Хосе слышал о ней, когда несколько месяцев назад проезжал через это село, и теперь он прямо подъехал к этому дому. Габриэлла зашла в дом и через несколько минут вышла оттуда в сопровождении еще не старой, полноватой женщины в черном платке. Одного взгляда ее на раненого было достаточно, чтобы понять всю серьезность ситуации.
- Помогите перевести его в комнату, он много крови потерял.
- А жить он будет? - задала глупый вопрос Габриэлла.
В ответ женщина рассердилась.
- Мне некогда слушать глупые вопросы, а тем более отвечать на них. Быстро помоги мне его поднять. Живо.
И втроем они внесли Фархада в комнату и уложили на стол, над которым горела большая лампа. Женщина подошла сделала язычок пламени больше, и комната осветилось ярким светом. Взяв ножницы, она разрезала рукава гимнастерки, и когда плечо и рука оголились, Габриэлла вздрогнула, настолько рана была ужасной.
- Руку надо будет отсечь, -твердо сказала она и приказала Габриэлле: ты будешь его держать за голову, а ты - за ноги. - Она повернулась к Хосе, и он подчинился. - Только держите крепко, я постараюсь все сделать быстро.
Горячая вода у нее всегда стояла на плите. В другой кастрюле кипели хирургические инструменты. Дочь ее, молодая девушка лет двадцати, помогала ей. Омыв рану и прочистив спиртом все что можно, руки, инструменты, наконец, все место ранения, Фархад вскрикнул, она, взглядом приказав Габриэлле крепче держать его голову, начала свое дело. Все закончилось довольно быстро, но когда отсеченная рука Фархада с глухим стуком ударилась об пол, Габриэлла потеряла сознание. Фархад тоже был без сознания. Только старый Хосе крепко держал его за ноги, хотя в этом не было никакой надобности. Из глаз его текли слезы.
Наутро, когда кризис миновал и стало ясно, что Фархад, несмотря на большую потерю крови выживет, они двинулись дальше в путь. Хосе настоял, что они должны поехать к нему,
- Мы с женой одни, еда, слава богу есть, а ему нужен хороший уход. Хотя бы первое время, пока кровь не восстановится.
Согласилась с ним Габриэлла, хотя другого варианта у ней и не было. И вот уже второй день ехали она по Андалузии из одной деревушки к другой, из одного городишка к другому. Выбирали дороги проселочные, неширокие, часто заросшие травой, твердо веря, что окольный путь иногда короче прямого.
Глава десятая
Человека, которого боишься встретить, ты обязательно увидишь. Может, происходит это потому, что мы подсознательно сами подталкиваем судьбу к этому, хотя не признаемся себе в этом, пусть со страхом, но ожидаем этой встречи, и когда она происходит, вздыхаем с облегчением. Каждый раз, встречаясь с Идой Гурген пытался найти повод, что бы спросить у нее имя ее подруги, с которой он видел ее на концерте, но что-то помимо его воли не позволяло ему это сделать. Теперь, после гибели Иды, когда он окончательно потерял всякую надежду, он внезапно увидал ее. Гурген ехал в трамвае, к трем он должен был быть в управлении, а сейчас было около часа, времени было много, и он неторопливо разглядывал людей, стоящих на остановках. Солнце в этот еще зимний день ярко светило, но тепла от него не чувствовалось. Все равно настроение у Гургена было приподнятым. Вчера он говорил с Кареном Ашотовичем и он обещал похлопотать перед начальством в отношении его, и к майским праздникам он ожидал новую звездочку на погоны. Карен слов на ветер не бросает.
Трамвай уже отходил от остановки городской больницы, когда Гургену почудилось, что девушку, стоявшую к нему спиной, он знает. Она мельком скользнула по нему взглядом, и он понял, что это она. Та, встречи с которой он боялся, но каждую минуту ожидал. Она стояла и беседовала там с одним молодым человеком, не слыша, как в трамвае кто-то, боясь ее потерять, вдруг истошно завопил:
- Стой, стой, говорю! - и когда вагоновожатый остановил трамвай, стремглав выскочив, ринулся назад к остановке. Благо, людей здесь было много, так что на нового пассажира никто внимания не обратил. Рядом была остановка автобусов, и действительно, когда он подъехал, парень с девушкой сели в него. Вмести с ними в автобус с задней двери протиснулся и Гурген. Он старался оставаться незамеченным и поэтому отвернувшись, смотрел сквозь заднее окно на дорогу. В какое то мгновение ему показалось, что дорога эта похожа на его жизнь, так же течет, оставаясь позади, и он постоянно, оглядываясь ничего не в силах изменить. Если бы была у него такая возможность, думал он в который раз, выскочил бы он тогда, в ту злосчастную ночь, перевернувшую всю его судьбу, вслед своему отцу, или остался бы дома, послушав мать свою? Не знал он, но уже это сомнение говорило ему, что теперь, после всего, что произошло, он уже не так уверен в своей правоте, как тогда, когда мчался в ночи, ориентируясь только на стук копыт лошади раздававшийся впереди. И когда показалось ему, что потерял он отца, словно призрак вырос он перед ним, и приложив руку к губам, велел молчать. А потом он отчетливо увидел при свете луны силуэты двух всадников, спешившихся на поляне. Как же ярко светила луна! Долго ждал отец, пристроив ружье к стволу небольшого деревца, словно специально изогнувшегося для этого, и, наконец, когда поднялся мужчина, пивший воду у ручья, выстрелил. Последнее, что помнил Гурген, как покачнулся и опустился плавно на землю тот человек. А потом была снова бешенная скачка, и выстрелы. И он стрелял, и по нему стреляли, только под утро все затихло. Бешено ругался отец, пытаясь остановить кровь от пули, угодившей ему в бедро. Хорошо, прошла она, не задев кость. Наконец, вдвоем перевязали они рану, и когда утро полностью вступил в свои права, расстались. Как оказалось, навсегда. Отец его ускакал на юг, в Персию, там у него были знакомые, а Гургену велел ехать в Эривань, и адрес дал, некоего Багдасаряна.
- Мы с ним вместе в Турции росли, скажешь, чей ты сын. И слушай его всегда, не подводи. Он всегда тебе поможет.
И Гурген всегда слушался этого наказа.
...
Лейли с Гудрятом, шедшим рядом с ней, не замечали идущего за ними худощавого человека в плаще. Он сошел с автобуса следом за ними, потоптался на остановке, оглядываясь в разные стороны, а потом, словно что-то решив, нерешительно двинулся им вслед. Он запомнил, куда они свернули и, ускорив шаг, успел заметить подъезд, в который они зашли. Дом был Гургену знаком и считался ведомственным, и если он не ошибался, несколько работников их управления также жили в нем. Это обстоятельство несколько озадачило его, и он хотел отказаться от своего намерения, но снова вспомнив взгляд той девушки, решил выяснить все до конца. Даже сейчас, вспоминая, он снова вздрогнул, "нет, неспроста все это", сказал он себе.