Попробуем теперь проиллюстрировать и конкретизировать сказанное, разобрав программное стихотворение Есенина 1914 года:
Один из простейших способов юного Есенина предстать перед городским читателем в качестве носителя некого неизвестного знания заключался в частом употреблении им специфически крестьянских словечек. «В первом издании «Радуницы» у меня много местных, рязанских слов. Слушатели часто недоумевали, а мне это сначала нравилось», – в 1920-х гг. признавался поэт И. Н. Розанову[96]. Выразительным примером может послужить фрагмент есенинского стихотворения «У крыльца в худой логушке деготь…» (1915):
Однако в первой строфе стихотворения «Край любимый! Сердцу снятся…» Есенин пользуется этим приемом уже весьма сдержанно, как зрелый мастер. Пожалуй, только существительное «зеленя» (ударение на последнем слоге; молодые всходы хлебов, обычно озимых) могло вызвать чувство легкой неуверенности в себе у городского читателя. Но, во-первых, это не было «местное рязанское слово» – многие горожане его значение понимали[104]. Во-вторых, такое слово на всю строфу Есенин использовал только одно. В-третьих, читатель, которому слово «зеленя» было незнакомо, легко догадывался о его приблизительном значении – группа каких-то зеленых растений. И, наконец, в-четвертых, если городской читатель все же хотел узнать точное значение существительного «зеленя», то он снимал с полки словарь В. И. Даля и там его легко находил. «Едва ли не первый из современных поэтов, начавший читать Даля, был Вячеслав Иванов, – в 1911 году свидетельствовал Максимилиан Волошин. – Во всяком случае современные поэты младшего поколения под его влиянием подписались на новое издание Даля»[105].
Сдержанно и со вкусом в первой строфе стихотворения «Край любимый! Сердцу снятся…» заявлена и одна из основных его тем – пантеистическая тема просвечивания сквозь природные реалии религиозных мотивов. Молодые всходы хлебов уподобляются здесь «стозвонным» церковным колокольням (вспомним еще раз название первой книги стихов Н. Клюева «Сосен перезвон»).
Интересно, что сначала Есенин хотел ввести параллели между сельской природой и храмом в начальную строфу стихотворения куда более прямолинейно. Он пробовал варианты: «Край родной, тропарь из святцев…»; «Край родной! Поля, как святцы, // Рощи в венчиках иконных…»; «Край родной! Туман, как ряса…», но потом ото всех этих строк отказался.
Во второй строфе своего стихотворения Есенин закрепляет и развивает успех, достигнутый в первой. За дискомфорт городского читателя тут отвечает куда более экзотическое, чем «зеленя», существительное «на переметке» (кто из вас сходу объяснит, что означает это слово?)[106]. А пантеистическую, религиозную тему воплощают здесь сразу два сравнения: цветов «кашки» со священнической ризой и «ив» – с «монашками», вызванивающими «в четки». Обратим также внимание на изощренную фонетическую игру согласными в сочетании слов «резеда и риза», вполне сопоставимую со звукописью стихотворения Пастернака «Сложа весла».
96
97
104
Это существительное встречается, в частности, в дореволюционных стихотворениях Андрея Белого («Льву Толстому», 1908), Владимира Нарбута («Гобелен», 1909), Ивана Бунина («Ноябрьская ночь», 1912), Юлиана Анисимова («Стихи мои, нежные гости…», 1915).
106
Серия справок из словаря В. И. Даля: Переметок – дружка переметин, связанных вверху вицей. Переметина – жердь или хворостина на ометах, на скирдах и на соломенных кровлях для прижимки соломы. Вица – длинная ветка, лоза.