– Где они сейчас!? – неопределенно хмыкнул Эк. – Сказания все это. Было или не было, то богам известно. Нам же лишь слухи трактирные.
– Матушка про них говорила, – нахмурился обиженый Бурз. – Не кабацкие это разговоры.
– Кабы беллер сказал, можно было бы увериться, а так?
– Три дыкки в одном ущелье, – прервал их Кин.
Брезды умолкли и подошли к нему. На карте, туда, куда тыкал Кинрагбар-диг, были изображены три крепостные башни.
– Грозное ущелье то, – сказал Эк. – Бывал я там. И крепость та зовется Грозной.
– Кабы не она, то путь на Эсдоларг легче легкого преодолеть бы было, – сказал Бурз.
Всем хорош был брезд. Единственное, что невзлюбил в нем Кин – мечтательность. «Ежели да кабы», были любимыми словами брезда. Не должно таким воину быть.
– И все же ты скажи нам, рагбар, отчего на Эсдоларг идем; почему жрецов слушаем да на труднейшее дело решаемся, когда Холкуния пред нами открытая лежит? – не унимался Эк.
Кин бы мог ему ответить, если бы сам знал ответ. Но Фод-андин ничего ему не объяснил.
– Рагбар, – вошел, словно бы услышал помыслы о себе маг.
Брезды отпрянули от стола под его недоверчивым взором, и отошли в угол палатки.
– Пошли прочь, – приказал им Фод, и обращаясь к Кину, спросил: – Надумал ли, как стену брать будешь?
– Не стена это, – проговорил Кин. – Трудное дело будет, коли без камнеметов буду.
– Нет у тебя камнеметов, и забудь об этом, – сказал Фод. – Все Прибрежье будет повиноваться тебе. Чем не лучше камней. Запускай все и сразу.
Кин обернулся и посмотрел на Фода. Тот скосил губы.
– Давно замечаю взгляд твой. Не доволен ты, знаю. Но, кабы воля моя, не знал бы я тебя вовсе, – вдруг заговорил он. – Пришел сюда, чтобы сказать тебе важное одно. Когда Типпур, – он указал на солнце, – скроется в Огненный чертог, приди ко мне, и я поведу тебя к Нему.
Глаза Кина выдали удивление, но рот его был плотно сжат. Фод выждал некоторое время.
– Выдумай, как стену брать будешь. Без этого не приходи ко мне. – С этим он вышел вон.
***
– С каких это пор воинское дело стало делом магов?
Кин остолбенел. Спокойный тихий голос затих. В большом шатре было темно и пахло благовониями.
– С каких это пор воинское дело стало делом магов? Слышал я мысли твои, – снова произнес тихий голос.
– Не мои, – вырвалось у Кина.
– Чьи же? Коли не твои, так подобные мысли опасны. Даже и ты не должен про них думать. А ежели кто ниже тебя о таком размышляет, то негоже это.
– Мои, – твердо сказал Кин, стараясь чтобы образ Эка не возник перед его глазами. Тот, кто может читать мысли и память, не должен знать об истинном хозяине этих слов.
– Встань, Фод, – обратился голос к магу, распластавшемуся на полу позади Кина. – Нет, не вставай предо мной ниц, – остановил голос уже воина, который, заприметив, как поступил жрец, сам вознамерился пасть ниц. – Негоже такое тебе. Воин ты.
Кин поднялся с колена, на которое успел припасть. Его охватило волнение. Оно пришло только сейчас. Оно пришло от осознания, что в этом шатре он повстречал того, кого в Оридане можно повстречать лишь в Священном чертоге.
– Да, предвеличайший, – подтверждая догадку Кина, прошептал Фод, поднимаясь на ноги.
– Иди от нас, Фод, – неожиданно проговорил голос.
– Да, предвеличайший, – выдохнули за спиной Хмурого. Последнего начинала бить дрожь.
Когда Фод-андин вышел, нечто большое поднялось в дальнем углу шатра и плавно подлетело к Кину. На воина нахлынула нега при приближении мага. Тело его словно запело, словно было налилось соками. Захотелось расхохотаться, запрыгать, захлопать в ладоши и визжать, визжать, визжать!
– Убоялся меня, – спокойно и ласково произнес голос.
Хмурый попытался что-то сказать, но язык его отказывался слушать его. Он пребывал в том состоянии, в каком пребывает каждый, кого долгое время массируют и ублажают на ложе.
– Скоро это пройдет. Ты привыкнешь ко мне, – произнес голос.
Каждое слово, каждый звук этого голоса отдавались в голове Кина восторженными приливами радости. Он молчал, закрыв глаза, и словно бы плыл по волнам удовольствия.
– И вот оно прошло, – проговорил голос, и в тот же миг холодная режущая естественными звуками реальность обрушилась на Кина. Он пошатнулся и едва не упал. Его вывели из неги, будто бы окунув в прорубь с ледяной водой. – Ясно ли мыслишь ты? – спросили его.
– Да, превеличайший, – прохрипел Кин, задыхаясь.
– Это хорошо. Ясность ума твоего нужна Оридонии превыше всего. Опустись там, где стоишь.
Кин с трудом опустился на пол, но едва его зад коснулся мягкого ковра, как неведомая сила подняла его и запрокинула назад. Он повис в воздухе, удобно устроившись словно бы в своем любимом кресле в Оридане. Едва подумав об этом, он услышал: