– Есть…
– … дочь…
– Да, есть она.
– Почему же ты у погоста едва смерть не нашел от голода?
Старик насупился. Его лицо на долю секунды приняло оскорбленное выражение.
– Не хочу на ней висеть. Ей и без того тяжело. Мужик ее от испарений грязевых в Приполье городском ног лишился. Обвисли у него и не двигаются. А детей четверо. Хорошо старшой подрос и уже может в Приполье работать. Без него с голодухи бы опухли. Вот я и ушел. Она думает, что нет меня. – Подбородок старика дрогнул, и он посмотрел на небеса.
– И не искала даже?
– Искала, наверное, но не нашла. Я туда ушел, где вовек искать не станут.
Людомар понимающе промолчал. Он не мог удержаться, чтобы не спросить:
– Теперь-то как нам с тобой?
– Я полезным быть могу… только не в городе. Много кем я был, но тебе пригодиться, что я оружейником был. Вторым молотобойцем, но видел, как мечи творят, щитовые обручи – много чего. Хлеб могу печь. Сеять да пахать как знаю.
– И с этим помирал от голода?
Старик усмехнулся: – На то он и город, что с такими умениями можно с голодухи подохнуть.
– В Чернолесье такое же будет…
Неожиданно старик попросил, как просят, наверное, только маленькие брошенные дети:
– Не гони меня, людомар. Мне с тобой новые силы пришли. Мне с тобой весна и заря новая. Всяк, кто заметит тебя, радоваться будет безмерно. Пусть я умру по пути, но умру рядом с надеждой. С ней вместе умирать в тысячу раз легче. Когда она в душе – нет смерти. Как она с тобой в ногу идет, то тебе бессмертие.
Охотник поднял голову: – Что ты такое говоришь?
Старик неожиданно потянулся и обнял его за шею.
– С тобой рассвет пришел на эти земли. Про то всем надо знать, потому как все уж разуверились. Двадцать восемь зим – большой срок. Невыносимо большой!
Сын Прыгуна принюхался. Налетевший ветерок донес ему запах фриира. Людомар безмолвно поднялся на ноги и скрылся в чаще.
Ветер менялся и потому было трудно найти цветок, но он нашел.
На обратном пути, не доходя сотни шагов до старика, он услышал тихий голос, который разговаривал с ним, а Тикки отвечал ему.
– … всяк-всяк может, – проговорил доверительно старик.
– Ты мне «не всяк». Сам оговорился, что прозябаешь здесь. Коль давно здесь, то и видел много.
– Не отрекаюсь от слов, привысокий…
Людомар, сам того не желая, резко присел и вытащил мечи из голенищ. Он начал медленно приближаться к месту общения.
– … когда бы проходил такой, то мне запомнился. А коли не запомнился, значит не проходил.
– Юлишь, старик, – грозно прошипел полу рыком голос. Разрезая воздух промеж стволов деревьев, метнулся громкий шлепок удара.
– Ох! – вскрикнул Тикки.
– Пришла память-то?
– Пришла… Сегодня здесь проходили четверо. Трое туда и один вон туда. А больше я не знаю.
– Который «вон туда» – какой он был?
– Холкун и есть холкун… высокий только. Видать, воин.
– Когда? – голос стал заинтересованным.
– Как солнце поднялось вон над той свидигой.
– Давно, – проговорил еще один голос. – Поспешим.
– Задержал нас, – прорычал первый голос. Раздал глухой удар и стон старика.
Когда людомар вышел к Тикки, тот сидел, почесывая ушибленную ногу, но улыбался.
– Ты правильно решил и не вышел, – проговорил он. – Как в битве побывал! – Удивительно, но у старика прибавилось сил, и он даже с некоторой легкостью поднялся на ноги. – Пустил их не по тому тракту. По твою душу шли, понял ли?
– Кто это был?
– Стервятники. Так мы их зовем. Отряды во главе с оридонцем. Мзду собирают. Народец подворовывают – баб особо; детей иной раз. Но эти… не те-е… Ого! – Его глаза расширились, когда он увидел клинки в руках людомара. – Как хорошо сокрыты силы твои! – Старик улыбнулся и протянул руку к мечу. – Никогда такого в руках не держивал, – сказал с причмоком.
– Зачем они меня гонят?
– Почем мне ведомо? Как расскажет, так скажу. – Тикки с эстетическим наслаждением разглядывал оридонскую сталь. – Говорят, мешают железо со Свет-камнем. Потому такова она. – Он поднял меч на уровень глаз, подслеповато вгляделся в него, вдруг вскрикнул и уронил меч. Старик отпрянул так, словно в его руках оказалась ядовитая змея. Затем он снова поднял меч и внимательно вгляделся в кромку лезвия у его перекрестья. После, тут же перевел взгляд на навершие.
– Дугсак, – проговорил он и возвел округлившиеся глаза на людомара. Лицо старика стало мертвенно бледным.
Охотник внимательно посмотрел на него.
Старик с трудом справился с бушевавшими внутри эмоциями.
– Ты убил Дугсака? Ты убил Дугсака, – поправился он.
Сын Прыгуна и бровью не повел. Это имя ему ничего не говорило.