– Он ушел, – шептала она, – ушел! Пустите, – просила она. Каким-то образом ей удалось вырваться и побежать, но воины настигли ее уже через некоторое время. Они повалили ее.
– Мой черед, – прохрипел, задыхаясь, один из них.
– Справедливо, – кивнул второй, сняв шлем и отирая пот. – Быстронога… – Он никак не мог отдышаться.
Ирима закрыла лицо руками и залилась слезами.
– Нетронутая, что ли? – дыша на нее перегаром, спросил, походя, воин. Она не ответила. – Нетронутая вроде. – Он победно обернулся на своего напарника. Тот многозначительно кивнул и шлепнул девушку по оголенной ноге.
Ирима открыла лицо и сказала сквозь слезы: – Быстрее только! Я спешу…
Холкун ухмыльнулся: – Не задержим.
Он вошел в нее и удивился, как резко она изменилась в лице. Сколько тепла, сколько радости вдруг стало в ее глазах. Она улыбнулась и с жаром прижалась к нему.
Оридонский клинок насквозь пронзил холкуна, не дал ему подняться, и завалил на бок. Нечто огромное нависло над ним. Удар и солдат провалился в вечную тьму.
Людомар отер меч о пучок стеблей. Он отвернулся, дав Ириме привести себя в порядок. После они некоторое время сидели молча среди двух трупов и не смотрели друг на друга.
– Я хочу с тобой, – сказала она, наконец. – Там… я поняла, что хочу быть с тобой.
– Где Эсдоларг? – вместо ответа спросил он.
Она удивленно на него посмотрела.
– Он очень далеко. Я не знаю точно, но тех воинов, которые провинятся, ссылают в Эсдоларг.
– Где он? Можешь ли узнать?
– Надо сходить к Тонилу Землемеру, но… дядя откажется… он не хочет, чтобы на него чего подумали… – Она замолчала.
– Сходи сама.
– Нет. Женщинам к нему нельзя.
– Что нам нужно от него?
– У него есть карты наших земель. Он служит холларгу и привысоким. Боги поведали ему великие тайны земли. Он маг.
Людомар задумался. Потом встал, порылся в одежде трупов и вытащил несколько дебов.
– Хватит этого?
– Он маг, – повторила девушка и отрицательно покачала головой.
– Надо ждать ночи.
– Не думай об этом, людомар. Его дворец околдован. Ты не проникнешь в него. Или он узнает, что ты проник.
– Где Эсдоларг?
Девушка нахмурила бровки и стала усиленно думать. Ее ножки в грязных разорванных сапожка двигались так, словно бы она семенила по воздуху. Внезапно она подпрыгнула и оборотила на него свое довольное личико.
– Знаю! – сказала она и улыбнулась. – Нам надо только подождать.
– Чего?
– Ну как же, когда туда отправят провинившихся холкунов. Или когда через наш ларг будут идти провинившиеся из других ларгов.
– Ты узнаешь, что они идут туда?
– Весь ларг будет знать. Туда отправляют на погибель.
Эсдоларг Прибрежный
Угрюмые утесы бесконечной чередой тянулись вдоль скалистого берега. В иных местах их остроугольные пики отходили немного назад, уступая место абсолютно ровным покатым каменным глыбам, свалившимся на побережье неизвестно откуда. Ветер завывал в ушах, дополняя серость. Он пронизывал холодом и навевал грустные думы.
Где-то вдалеке, казалось, что у самого горизонта кружились над поверхностью Великих вод белокрылые чайки. Они беспокойно парили между небом и землей, не обращая внимания на свою свободу, но лишь на рыбу, передвигавшуюся под водной гладью.
Мысли о свободе в последнее время все больше доставали Дигальта. В самом начале пути он легко отбивался от них потому, что вся его жизнь прошла под чужой волей. Воином он стал, когда ему не исполнилось и двенадцати лет. Брезды быстро взрастают и даже в этом возрасте способны тягаться силами с быком.
Едва на него надели доспехи, как началась бесконечная гонка в разные стороны. Они шли на юг, потом шли на восток, потом снова на юг, затем на восток; немного к северу, слега на запад и опять на юг. Его память сохранила отпечатки всех без исключения дорог Великолесья и Синих Равнин.
Когда талые воды тридцать шестой раз омыли скалистую почву Боорбогских гор (или Брездских гор, как их называли простые жители Владии), и в высокогорье в тридцать шестой раз рассыпалось по полям ароматное разноцветье, он дослужился до звания начальника отряда – пориана. Даже сейчас Дигальт не мог припомнить, отчего ему в голову стали проникать мысли, которых ранее в ней никогда не водилось.
Если бы он был обучен грамоте и знаком с каким-нибудь искусством, то без труда бы определил, что желание, пробудившееся в нем, всегда носило шипящее название тщеславие.
Проснувшись однажды поутру в казарме, Дигальт вдруг осознал, что пориан уже не его звание; что оно уже его не устраивает и ему хочется стать энторианом. Дигальт до сумасшествия возжелал иметь свой дом, чтобы привести в него женщину, завести детей, какую-нибудь скотину и жить, как… как жил Сиине – энториан их отрядов в высокогорье Боорбогских гор.