– Гроды! Гроды, прошу вас! – попытался вмешаться хозяин харчевни, но его уложили ударом в лицо.
Несколько женщин, которые обслуживали столики, тонко завизжали и мгновенно скрылись за толстенной дверью в кладовую. Туда же попытались проскользнуть несколько не особо храбрых пасмасов, но им не открыли, а потерянное время стоило им жизни – трусливых убивали первыми.
Без объяснения причин нахлынувшая толпа бросилась вперед. Посетители обнажили мечи, топоры, ножи и даже дубины.
Дигальту было очень хорошо. Он только что принял на грудь не меньше полведра либвы – местной бражки и рвался в бой. После целого дня, проведенного на посту у сломанной сосны, он жаждал тепла и всеми силами старался скорее им обзавестись. Часть теплоты дала либва, еще чуть-чуть добавили женщины и, в дополнение, нужна была хорошая драка. Желательнее всего, рубка. По-эсдоларгски.
Он и сам не понял, как его стало все устраивать, но Эсдоларг обладал тем волшебным очарованием, каким обладает безысходность. Город заставлял позабыть все прошлое, отринуть амбиции или мечты о будущем, жить настоящим и наслаждаться им на полную катушку.
Первый пасмас, который встал на его пути, упал, сраженный кинжалом под ребро. Как и всегда! Любимый удар: топор сверху, а кинжал снизу. Отбивают всегда то, что больше. Хе-хе!
Рядом с ним дрался Фетзук – саарар из личной охраны Пероша. Он только что отошел от горячки, в которую погрузился едва не замерзнув, спьяну уснув на улице. Лицо саарар горело, а глаза лихорадочно скользили по посетителям харчевни. Он выбирал жертву.
Фетзук был моложе Дигальта, но ему не было равных во владении боевыми топориками, которыми он дрался, зажав их в каждой руке.
– Берегись! – выкрикивали со всех сторон. – Сторонись! Ах ты… ойх!..
Тяжелая мебель харчевни летела на нападавших со всех сторон. Дигальту успели два раза попасть по голове, но раны горели на ней, согревая. Он улыбался.
Рубка шла уже некоторое время, когда позади Фетзука появился один из саараров, пришедших вместе с ними, и что-то взволнованно шепнул ему.
Дигальт никогда не видел, чтобы его друг так менялся в лице. Физиономия воина сначала побледнела – это было заметно даже сквозь темную кожу, а после покраснела, даже раскалилась.
– А-а-а! – заорал он. – Где? – Он обернулся на саарара. Тот указал в угол.
Фетзук, как оказалось, до этого момента и не рубился вовсе, а так – играл. Когда же он стал драться по-настоящему, что быстро устлал дорогу в угол харчевни трупами шести противников.
– Где ты? Маэрх! Маэ-э-эрх! – почти визжал Фетзук как резанный, не замечая никого вокруг. – Найти… найти-и-и-и! – Он не докричал, ибо проглядел удар. Об его шлем ударился топор, и на лицо воина хлынула кровь. Он зашатался и осел.
Рыкнув, Дигальт бросился к нему. Единым ударом он погрузил в вечный сон брезда, нанесшего удар, поднял друга на руки и вытащил вон.
– Маэрх! – бредил тот. – Возьмите его… вяжите… руки смотрите… он… он… – С этими словами саарар затих в беспамятстве.
Людомар ничего этого не слышал, потому что в том оре, который стоял в харчевне, расслышать что-то членораздельное было трудно даже для него. Он протиснулся за столик хозяина и сидел на полу, ожидая, когда резня окончится.
На пол то и дело грузно падали убитые и раненные. Он видел их бледные и красные лица, синевшие от натуги или потери крови. Они умирали на его глазах.
– Маэрх! – отзвуком донеслось до него. Он невольно повел ухом, но тут же ухватил его рукой и прижал к голове. Поправив обмотку на голове, охотник хотел было встать, однако на нем вдруг кто-то повис. Удар по голове и окружающее пространство поплыло перед глазами. Еще миг и тьма окончательно сокрыла происходящее.
***
Неясный сон снился людомару. Неясный и непонятный. Ему снились бревна, плотно прижатые друг к другу неведомой силой. Они расплывались перед его глазами. Пространство смазывало их. Бревна кружились перед взором охотника в безмолвном хороводе, перемежаясь одно с другим. Ему снились ступени. Они напрыгивали на него, а он пытался увернуться. Снилось и еще нечто красно-бурое, тягучее. Пахнущее отрывисто и непонятно.
В голове что-то гулко стучало. Иногда звуки прорывались в его сознание с оглушительным грохотом. Ему казалось, что он щурился от грохота. Резкие отрывистые хлопки перемешивались в сознании охотника с трубными протяжными стонами…
Он очнулся. Голова была тяжела. Сын Прыгуна с трудом приподнял ее и ощутил покалывание в подбородке. Отлежал его о грудь. Во рту остался приторно-обволакивающий вкус жаркого, перемешанного с бражкой. Он с трудом отлепил язык от неба.