– Если б смогли – нас ждала бы казнь. А так – изгнание. Но, что бы там ни было, для всех в городе мы – святотатцы… – Евсей опустил голову на грудь. – За минувшие годы ты о многом забыл, стал по духу караванщиком, но в Эшгаре-то все по-прежнему. Жизнь в городе зависит от Хранителя и не важно, плох он или хорош.
Закон говорит: "Хранитель может делать все, что пожелает, и да никто даже в мыслях не осудит его".
– Но Лагар был безумен! Он не понимал, что творит! – вспыхнул караванщик.
– Был нарушен закон, – продолжал настаивать на своем Евсей.- Мы представляли опасность – и нас изгнали.
– Собаки! Нужно было…- на миг он умолк, с силой стиснув зубы, заставляя себя успокоиться и признать: – Ты прав, я стал смотреть на все произошедшее глазами караванщика.
– Так проще.
– Как же мы были молоды и наивны тогда! Еще немного, и ложь обернулась бы ужасной правдой, несущей смерть…
– Каким бы ни был Хранитель, лишь он один наделен магией, способной дарить жизнь городу. Если бы с ним случилось несчастье, всех бы ждал конец, ибо боги вряд ли обратили бы свой лик в великодушии на тех, кто уже раз отверг их милость.
Воистину, жрец и главный страж приняли мудрое решение: они смогли сохранить жизнь всем, позволив нам собрать караван и уйти.
– Да, – Атен тяжело вздохнул. – Знаешь, тогда, уходя, я верил: когда-нибудь мы вернемся. У города уже будет другой Хранитель… И мы сможем остаться.
– Многие в караване, пусть они понимают, что подобное вряд ли возможно, продолжают надеяться на чудо…
– Но сейчас, – он продолжал, не слушая брата, – когда я смотрю на Мати, на других малышей, мне становится страшно от того, что наши мечты могут исполнится.
Мы будем счастливы, но обречем детей на горе, кто знает, может быть, даже на смерть. Вот что тревожит меня.
– Вряд ли нам есть на что надеется: сколько бы Хранителей ни сменилось, законы, просуществовавшие долгие века, останутся незыблемыми. По ним мы – преступники. И стоит нам, подойдя к Эшгару, хотя бы напомнить о своем происхождении, каравану не позволят даже войти в город, чтобы пополнить запасы. Нас просто прогонят прочь, как стаю бездомных собак.
Какое-то время Атен молчал, прислушиваясь к своим чувствам. Беспокойство не покидало его душу, но, разделенное с родным человеком, оно перестало причинять невыносимую боль.
– Да… Нашему городу не повезло с Хранителем, но зато, словно восполняя недостатки, ему был дан самый мудрый жрец из всех существующих на земле. Он во всем был прав… Как бы мне ни хотелось верить в обратное, в душе я знаю, что – правда, а что – стремление спрятаться за успокаивающими душу объяснениями… Он был прав и в тот день, когда, к немалому моему удивлению, направил в свою школу тебя – наивного фантазера и шалопая. Мне казалось, что даже богам не удастся наделить тебя качествами, необходимыми для того, кто готовится стать Служителем.
Теперь же я вижу: у тебя есть все для этого – ты умеешь выслушать, пытаешься понять и утешить. Все, кроме самого главного – города, которого лишил тебя мой поступок… Прости, мне не следовало напоминать тебе о несбывшейся мечте…
– Все в порядке, – его голос был ровен и спокоен. – Я рад, что тебе стало легче.
Что же до моей мечты стать служителем… В караване он даже нужнее, чем в городе.
Там все зависит от Хранителя, здесь же – от воли богов и силы каждого караванщика. Мне всегда хотелось приносить утешение, возвращать спокойствие и уверенность в души тех, кто потерял веру. И пусть меня не называют служителем, порою я чувствую, что на деле являюсь им. Атен, в жизни нет ничего хуже, чем думать, что мечты не сбудутся никогда. Лучше уж обманывать себя. Надежда – все, что есть у многих из нас. Нельзя отнимать даже ее.
– Я понимаю…
Он умолк, но тишина была не долгой. Очень скоро полог взметнулся и в проеме показались чем-то очень обеспокоенный Лис и заплаканная Лина.
– Атен! – только и смогла вымолвить женщина.
– Что случилось? – сердце бешено забилось у него в груди. Чувствуя неладное, оно готово было кричать, стонать от внезапной боли.
– Мы не может найти Мати,- опустив глаза, словно чувствуя в этом свою вину, промолвил помощник правой руки.
Видя, что Атен готов, не дослушав до конца, броситься искать дочь, Евсей схватил его за плечи, удерживая: – Успокойся! Ты ничего не сможешь сделать в таком состоянии!
– Моя малышка…!
– Успокойся и выслушай! – он кивнул Лине, приказывая ей рассказать все.
– Одна из рабынь уложила ее, – заговорила та, всхлипывая, – потом пришла ко мне, сказала, что девочка уснула… Я укачала своих малышей и решила посмотреть, как она… мне было неспокойно… Ее не оказалось в повозке! Мы перевернули все, но так и не нашли. Я ума не приложу, куда она могла пойти…
Атен попытался взять себя в руки, успокаивая мыслями о том, что дочка просто захотела побродить по шатру.
– Нужно проверить в боковых повозках… Мати любит слушать песни ветров…
– Мы уже смотрели. Мы проверили все уголки, где она могла спрятаться…
Боль и страх вновь накатили на него ледяной волной:
– Значит, нужно искать за шатром, – он надвинул шапку, запахнул полушубок. – Она не могла уйти далеко.
– Снег стоит стеной, – Лис опустил голову, боясь встретиться с другом взглядом.
Он продолжал: – А мы даже не знаем, в какую сторону она пошла! Я прикажу еще раз осмотреть шатер, расспрошу всех. Может быть, кто-нибудь ее видел…
– Если она там, – Атен махнул рукой в сторону снежной пустыни, – дорога каждая минута!
– Мати достаточно взрослая, чтобы понимать: нельзя уходить из шатра.
– Я уже говорил, она не такая, как все! Она не чувствует страха перед пустыней!
– Если девочка попала в метель, она вряд ли выживет, – прошептал Лис. Все замолчали. Тишина стала тяжелой, гнетущей.