А ведь когда-то у него были принципы. Ведь именно ради них он отказался от спокойной жизни в своем поместье. Ему хотелось справедливости и равенства. Для всех. Консерваторы его ненавидели. Ненавидела его и католическая церковь. После того как кардинал побеседовал с диктатором — генералом Примо де Ривера, Пинсона уволили с поста декана факультета медиевистики Университета Саламанки за «еретические» изменения, которые он, Пинсон, внес в учебный план. Студенты возмутились. Их поддержали профсоюзы. Начались волнения и в других университетах. Когда Пинсона восстановили в должности, он стал настоящим героем. Героем-социалистом! И тогда он решил встать на сторону Кортеса.
И сколько всего сумел добиться! В Испании наступила новая эра. Между прочим, не без его помощи и содействия. Новая Испания! Он — министр культуры. Страной управляет первое в истории либеральное правительство — широкая коалиция всех левых партий. Под руководством Пинсона начался блестящий, овеянный славой период национального возрождения. Он водил знакомство со всеми выдающимися художниками, писателями, поэтами и музыкантами своего времени. В круг его друзей входили и Унамуно, и Мануэль де Фалья, и Пабло Пикассо, и Антонио Мачадо, и Фернандо де лос Риос. Он первым из политиков протянул руку помощи юному поэту Гарсиа Лорке и одним чудесным летом отправился с его бродячим театром по глухим уголкам родной страны. Вместе с Лоркой они знакомили рабочих и крестьян с удивительным миром искусства…
И что от всего этого осталось? Ничего.
Лорка пропал без следа. Убит фашистами в родной Гранаде? Возможно. Унамуно переметнулся к Франко и сгинул в позоре и бесчестии после того, как заявил протест против жестокости военных. Другие бежали за границу. Он, Пинсон, остался один и, сам того не замечая, постепенно предал все то, во что верил.
Довольно. Компромиссов больше не будет. Пора высказать наболевшее. Портрет Сталина в кабинете стал последней каплей.
Увы, когда Пинсон добрался до кабинета премьер-министра, старого социалиста Ларго Кабальеро, в правительстве которого он проработал последние два года, оказалось, что того нет на месте. Пинсона отправили в кабинет министра финансов.
Хуан Негрин, холеный повеса, гуляка и ловкач, представлял собой компромиссную фигуру, всегда устраивавшую всех. Всякий раз во время перестановок в правительстве Хуан шел на повышение. Пинсон подозревал, что у Негрина есть до отказа набитый советским золотом сейф в швейцарском банке. Хуан жестом предложил гостю сесть. Стену украшал портрет в золотой раме, с которого на Пинсона злобно смотрел Сталин.
— У меня письмо для премьер-министра, — сухо проговорил Пинсон. — Где он?
— Я полагаю, в Мадриде, — пожал плечами Негрин, — созывает своих старых товарищей по профсоюзной борьбе. Сами знаете, в последнее время дела у него идут не лучшим образом. Вряд ли он вернется в ближайшее время. Может, я могу чем-нибудь помочь?
— Пожалуй, нет, — Пинсон убрал конверт обратно в карман. — Я решил подать в отставку.
— Дружище, но почему?
— Правительства, в котором я согласился работать, больше не существует. И я не намерен поддерживать ползучий переворот, который устраивают коммунисты.
— Вам не кажется, что вы несколько драматизируете? — рассмеялся Негрин. — Русские всего-навсего наши союзники. Они нам нужны, чтобы прорвать блокаду Гитлера и Муссолини. Русские поставляют нам пушки, танки и самолеты. А когда мы поймем, что эти союзники больше не приносят нам пользы, мы от них избавимся.
— То есть вас не смущают банды сталинистов, которые хозяйничают в городах и деревнях старой Кастилии и Арагона, разгоняя коммуны анархистов, — нахмурился Пинсон.
— Нисколько. Во время войны крайне важна политика централизации. Иначе нам не выиграть. Это просто рационально. Это необходимо.
— Только не силой оружия. Сколько наших людей убили за сопротивление этой вашей политике?
Негрин ничего не ответил. Повисло долгое молчание. Наконец собеседники посмотрели друг другу в глаза.
— Возможно вы в курсе, что я вчера ездил в Барселону, — негромко произнес Пинсон.
— Да… Вы встречались с Поповым.
— Вы знаете, что в городе напряженная обстановка?
— Когда было иначе? — пожал плечами Негрин. — В Барселоне вечно так. Просто количество каталонцев не мешало бы сократить.