Бабка Янечкова строго поджала губы.
― Кабы только бизон... ― пробормотала она через некоторое время.
― А что? ― спросил дед.
― Ничего, ― возразила старуха. ― Мне и выговорить-то стыдно... Ты знаешь, ― наконец решилась она, ― сегодня утром я нашла... в пещере... обломок мамонтова бивня. Он был вырезан в виде... в виде голой женщины. И грудь, и все ― понятно?
― Да брось ты, ― ужаснулся старик. ― Кто же это вырезал?
Янечкова возмущенно пожала плечами:
― Кто его знает! Видно, кто-то из молодых. Я бросила эту мерзость в огонь, но... а грудь была ― вот такая! Тьфу!
― Дальше некуда, ― с трудом выдавал из себя дед Янечек. ― Да ведь это разврат! Скажи на милость ― а все оттого, что они вырезают из кости всякую чепуху! Нам такое бесстыдство и в голову бы не пришло, потому что из кремня этого и не сделаешь... Вот оно куда ведет! Вот они, их изобретения! И ведь будут выдумывать, будут какие-то новшества заводить, пока все к чертям не полетит! Нет, говорю я, ― вскричал первобытный старик Янечек в пророческом вдохновении, ― долго так не протянется!
1931
Как в древности…
К Евпатору, гражданину Фив, корзинщику, который, сидя у себя во дворике, плел корзины, прибежал сосед его, Филагор, крича еще издалека:
— Евпатор, Евпатор, брось свои корзины, послушай! Ужас что творится!..
— Где горит? — спросил Евпатор, собираясь подняться.
— Хуже! — возразил Филагор. — Знаешь, что случилось? Нашего полководца Ннкомаха хотят привлечь к суду! Одни говорят, он замешан в каких-то заговорах с фессалийцами[2] (2), другие — будто ему ставят в вину связи с Партией Недовольных. Пойдем скорей, все бегут к агоре[3] (3)!
— А мне что там делать? — нерешительно проговорил Евпатор.
— Дело очень важное, — продолжал Филагор. — Там уже куча ораторов; один твердят, что он невиновен, другие — что виновен. Пойдем, послушаем!
— Погоди, — сказал Евпатор, — только вот корзину закончу. И скажи мне, в чем, собственно, виноват этот Никомах?
— Вот это-то и неизвестно. Разное болтают, а власти молчат,— мол, следствие еще не закончено. Но видел бы ты, что творится на агоре! Одни кричат, что Никомах не виновен...
— Постой-ка; как же они могут кричать, что он невиновен, когда еще неизвестно точно, в чем его обвиняют?
— Неважно; каждый что-то слышал, вот и говорит о том, что слышал. Имеет право любой человек говорить о том, что слышал, или нет? Я лично готов поверить, что Никомах хотел предать нас Фессалии, так там говорил один, — он сказал, что один его знакомый видел какое-то письмо. А еще один говорил, что это заговор против Никомаха, и он такое об этом знает... Будто бы и городские власти замешаны. Слышишь, Евпатор? Вопрос в том...
— Подожди, — перебил его корзинщик, — вопрос вот в чем: законы, которые мы приняли, — хороши или плохи? Об этом кто-нибудь говорил на агоре?
— Нет, но ведь не о том речь, речь о Никомахе.
— А говорил ли кто на агоре, что чиновники, ведущие следствие по делу Никомаха, дурны и несправедливы?
— Нет, об этом и разговору не было.
— О чем же тогда говорили-то?
— Да говорю же тебе: о том, что виноват Никомах или нет.
— Послушай, Филагор, если б твоя жена поругалась с мясником из-за того, что он обвесил ее, — что бы ты сделал?
— Взял бы сторону жены.
— Да нет; ты сначала посмотришь, правильны ли гири у мясника.
— Это, друг, я знаю и без тебя.
— То-то же. Затем ты проверишь, в порядке ли весы.
— И об этом мне нечего напоминать.
— Отлично. Так вот, когда окажется, что и весы, и гири в порядке, ты взглянешь, сколько же весит этот кусок мяса, и тотчас узнаешь, кто прав — мясник или твоя жена. Странное дело, Филагор, люди куда умнее, когда речь идет о куске мяса для них, чем тогда, когда надо решать общественные дела. Виновен Никомах или нет? Да это покажут весы, если они в порядке. А чтоб взвесить правильно, нельзя дуть на чашу весов, чтоб склонить ее в ту или другую сторону. На каком основании вы утверждаете, что лица, которые должны расследовать дело Никомаха, обманщики или вроде того?
— Этого никто не утверждал.
— А я-то думал, вы им не верите; но если у вас нет причин им не верить, зачем же, Аид вас возьми, дуете вы на чашу весов? Одно из двух: или вам вовсе не важна истина, или шум этот вам нужен для того лишь, чтоб разделиться на две партии и грызться друг с другом. Побей вас всех Зевс, Филагор! Я не знаю, виновен ли Никомах, но вы все чертовски виновны в том, что рады бы нарушить справедливость. Удивительно, до чего скверные прутья нынче; гнутся, как веревки, а крепости никакой. И — хорошо бы потеплело, Филагор; но погода — в руках богов, не нас, смертных.