Книга для зимнего чтения
Роман — как черенок: втыкаешь палку в землю и поливаешь, поливаешь, поливаешь...и вот в один прекрасный день эта палка, казавшаяся сухой, дает маленький белый корешок, а потом боковой побег, потом еще один, потом покрывается листочками, и вытягивается вверх на десять сантиметров. И превращается в маленькое деревце. Или корешок не появляется, и черенок засыхает. А еще его надо регулярно пропалывать от чертополоха...
Причем чем глубже и шире раскидывает роман свои корни и ветви, тем интереснее его читать.
Каждый вечер Дуня забирается ко мне под одеяло и просит рассказать историю из моего детства. Когда я пытаюсь на следующий день продолжить с того места, где мы накануне остановились, Дуня протестует, и требует ту же самую, вчерашнюю историю. Так что, собственно, до моего детства мы пока с ней не добрались. Причем своей цепкой детской памятью она помнит каждый эпизод, чуть ли не каждое слово, и когда я сбиваюсь или что-то ненарочно переделываю, она меня поправляет: «Мам, ты же вчера говорила, что София ела траву, а не клевер». «Да, я перепутала, ты права». Вот и сегодня:
- Мам, расскажи про то, как было раньше.
- Ну, слушай.
Раньше, когда я была маленькая, мы с мамой и папой жили на вилле Варда, там был большой сад и бабушка — моя мама - за ним ухаживала, а дедушка ей помогал. Принадлежала эта вилла пяти братьям и сестрам, то есть сначала она принадлежала их папе: он разбогател где-то далеко, кажется, в Австралии, на плантациях сахарного тростника.
−Мам, а почему называется «сахарный тростник», он что, из сахара?
−Нет, сахарный тростник это такое растение, из которого делают сахар.
−А, поняла, это как сахарный песок. Ну, давай дальше рассказывай.
Ну вот, он работал там несколько лет, рубил сахарный тростник, из которого потом на фабрике делали сахар, копил деньги и в конце-концов купил заброшенную виллу с огромным, и таким же заброшенным садом. Хоть он и поселился в Тоскане
- Ой, мам, это прям рядом с нами, да? Мы же тоже Тоскане живем?
- Да, правда.
И хотя он поселился в Тоскане, вилла почему-то была в венецианском стиле, а парк, то есть сад, зарос до неузнаваемости. Мох покрыл своим бархатистым покрывалом статуи, зеленый занавес плюща волнами спадал с крыши беседки, облако клематиса окутывало дубы. Но ему — этому господину — так больше нравилось — потому что напоминало одновременно и австралийские заросли, и сад его детства — поместье графов Висконти, и он не стал нанимать садовника, а лишь изредка сам что-то обрезал и выдергивал. Потом он женился и у него родилось четверо детей: Клаудио, Лаура, Леонардо и Эмилио. В честь каждого из них было посажено дерево, непременно в самый день рождения, ни днем позже, независимо от того, благоприятствовали ли посадке погодные условия. Так образовалось небольшое замкнутое пространство, полянка, окруженная с четырех сторон платанами. Наверное, тогда же папа придумал выбрать для каждого ребенка цветок-символ, что-то вроде эмблемы или герба. Он выбирал их внимательно и скрупулезно, как выбирают имя, но при этом нисколько не задумываясь, что вкусы детей могут отличаться от его предпочтений. Вначале главным принципом было совпадение месяца рождения со временем цветения растения, но Лаура и Леонардо оба родились в декабре, когда природа не балует цветами, выбрать в качестве символа земляничное дерево казалось ему скучным, цикламены и прочие балконные цветозаменители он не любил, и поэтому впоследствии в выборе растений он руководствовался исключительно собственными эстетическими предпочтениями. Поэтому у каждого члена семьи был цветок-эмблема, подчас не совпадавший с любимым цветком. Маминой эмблемой были пионы, Клаудио — розы, Лауры — лилии, Леонардо — колокольчики, Эмилио — георгины, и, наконец, сам отец обожал орхидеи. Еще со времен Австралии у него сохранилась страсть к этим цветам. Когда дети подросли, он построил рядом с виллой большую оранжерею, и стал разводить орхидеи. Когда в саду зацветали первые пионы, или розы, лилии или георгины, в доме обязательно стелили соответствующую скатерть - их вышивала мама зимними вечерами, когда в саду делать было особенно нечего, по всему дому расставлялись букеты, букетики, огромные корзины и напольные вазы с этими цветами, из специальной кладовой рядом со столовой извлекались сервизы с пионами, или розами, или георгинами, приглашались гости и устраивались настоящие цветочные балы и маскарады. Но потом дети выросли, и уехали учиться в университет, дом и сад опустели. А потом родился пятый ребенок - София. Она ползала по саду на четвереньках, пробовала на зуб все цветы и листья, даже землю и камни, особенно ей нравился клевер, поэтому отец прозвал ее «крольчонок». В саду было много ядовитых растений, плющ, молочай и брать в рот все подряд было опасно, поэтому садовник Карло построил для Софии специальный загончик, где она могла ползать и есть (ну то есть брать в рот и выплевывать) клевер. Отец купил ей маленькую леечку, лопаточку, грабельки, даже маленькие перчаточки и когда она подросла, стал учить ее ухаживать за садом. Она сама сажала луковицы лилий, рассаду салата, обрезала сухие цветы, привязывала помидоры в своем маленьком огородике в глубине сада, за густой изгородью из бамбука. Там росли кусты красной, белой и черной смородины, крыжовника, кустики черники, земляники, клубники. Папа помог Софии сделать грядочки и каждую весну она сама выбирала на рынке рассаду салата, помидоров, замачивала в тряпочке семена гороха, огурцов. В свое время он не очень охотно пускал старших детей в святая святых — оранжерею с орхидеями, да и сами дети не особенно интересовались садом. Поэтому он с особым удовольствием позволял Софии все ботанические эксперименты — наконец-то у него появился единомышленник и последователь!