В Советском Союзе, где свобода совести является неотъемлемой частью советской социалистической демократии, арабский текст Корана издается для удовлетворения религиозных потребностей верующих. Таково, например, издание Корана, выпущенное в Ташкенте в 1375 году хиджры (1955-1956).
Изданный в 1963 году перевод Корана академика И.Ю. Крачковского, сделанный непосредственно с арабского языка, как мы уже отмечали, имеет значительные достоинства. Но этот перевод остался незавершенным.
В дореволюционной России протесты ортодоксальных мусульманских богословов вызывали не только переводы Саблукова. С раздражением встретили они перевод Корана на татарский язык, сделанный представителями мусульманского богословия реформистского "новометодного" (джадидского) направления Мусой Бигеевым и Зияуддином Кемали. В издававшемся в Оренбурге богословском еженедельнике "Дин ва магишат" ("Вера и жизнь") в 1912 г. была напечатана статья "Религиозная философия", в которой говорилось: "Мы просим не переводить священного Корана, содержащего в себе столько тайного и премудрого, а если он переведен, то не распространять его". Когда же стало известно, что в Казани в типографии "Уммид" начали печатать Коран в переводе Бигеева на татарский язык, то под давлением поступивших от мулл петиций Оренбургское магометанское духовное собрание вынесло распоряжение, по которому печатание этой книги было приостановлено. И в дальнейшем, несмотря на ожесточенную газетную полемику джадидов и кадимистов - реформистских и консервативных кругов духовенства, если переводы на татарский язык и печатались, то в замаскированном виде, под видом его "толкований", как упомянутое "Татарча Куръани тафсир" Тухватуллина.
Подобным образом обстояло дело и с изданием перевода Корана на некоторые другие языки. Так, 12 апреля 1912 года в газете "Каспий", принадлежащей бакинскому миллионеру-нефтепромышленнику Г.3.-А. Тагиеву, в "Заметках мусульманина. К переводу Корана" указывалось, что "было бы желательно, чтобы мусульманская интеллигенция взялась за это важное дело (перевод Корана на языки русский и "тюркский", то есть азербайджанский. - Л.К.), несмотря на все отчаянные крики невежественных мулл, считающих этого рода деяния кощунством".
Вопрос о переводах Корана приобрел особую остроту в России в 1911-1912 годах в связи с важнейшими политическими событиями, переживаемыми страной. Начавшийся после периода реакции 1908-1910 годов новый революционный подъем напугал помещиков и буржуазию всех национальностей. Пытаясь остановить нараставшее революционное движение, они искали действенные идеологические средства воздействия на массы. Поисками таких средств занимались и мусульманский идеологи, как консервативные (кадимисты), так и либеральные, реформистские (джадиды), политическая платформа которых была, кстати сказать, не левее кадетской.
"Рабочий-мусульманин быстро и решительно порывает с устаревшими и отжившими традициями и на все, заимствованное извне... накладывает свой отпечаток... Рабочий-мусульманин в Закавказье не вырождается, не спивается - растет и поднимается с низов все выше и выше", констатировала статья "Мусульманин-рабочий", напечатанная 24 июня 1911 года в газете "В мире мусульманства", пытаясь одновременно и заигрывать с рабочими, и "доказывать" им жизненность и привлекательность ислама.
Рост пролетарского движения беспокоил идеологов ислама; они боялись дальнейшего падения своего влияния на массы. Не случайно в этой же статье содержится призыв поскорее подновить и подправить обветшавшее в исламе. Пока не поздно, писал автор статьи, "нам важнее всего освободить свою религию, ислам, от тех мертвящих форм, в которые она закована, очистить от плевел, которые вплелись в нее... Наша интеллигенция должна помнить, что на полях, на фабриках и заводах миллионы ее темных братьев обрабатывают земли, куют железо и гибнут в непосильной борьбе... Нужна им пища духовная". Переведенный на татарский и некоторые другие восточные языки народов нашей страны Коран, а также его новые истолкования и предлагались проповедниками ислама реформистского типа в качестве такой "пищи".
Новое отношение к сулимым исламом райским благам росло у бедняков-крестьян. Беспросветно тяжелая жизнь учила их, что нет и не может быть равенства между богатыми и бедными, хотя бы и те и другие были мусульманами, что ислам отнюдь не уравнивает, не "нивелирует... состояния".
"Российские мусульмане, - писалось в социал-демократической газете "Урал", выходившей в 1907 году в Оренбурге на татарском языке, - точно так же как и все другие народы мира, безразлично, какую бы религию они ни исповедовали, к какой бы нации ни принадлежали, распадаются на классы. У мусульман также... имеются, с одной стороны, помещики, и капиталисты, с другой - крестьянство и продающие свою рабочую силу рабочие. Люди с одинаковыми экономическими интересами составляют один класс. Интересы рабочего, продающего свою силу, совершенно противоположны интересам его хозяина, покупающего эту силу..."[Цит. по: Ибрагимов Г. Татары в революции 1905 года. Казань. 1926, с. 96-97.] И сегодня есть страны, где идеологи ислама пытаются затемнить сознание людей утверждениями, будто "ислам нивелирует нации", "мусульмане - одна нация", "ислам - образ жизни", "среди мусульман нет классов и классовой борьбы", ислам открывает "третий путь" развития и т. п.
Идеологов ислама страшило и то, что часть национальной интеллигенции, согласная "с материалистическим пониманием жизни человечества", переходит на позиции марксизма. Отмечая это, один из фактических редакторов "В мире мусульманства", А.Г. Датиев, писал: "Последователи ислама просыпаются. И я боюсь, что указанная часть нашей интеллигенции отыщет причины этого пробуждения в "классовых противоречиях" и пойдет навстречу этому пробуждению с теми принципами "классовой борьбы", с которыми отправляются на любую фабрику, (на) любой завод". Этого, по Датиеву, нельзя было допустить, и он стал звать идти в народ "с Кораном и шариатом", а не с "Капиталом" Маркса. "Если слова "мусульмане - братья", - добавлял Датиев, - страшны для... части мусульманской интеллигенции, то можно легко заменить слово "брат" приятным их сердцу словом "товарищ" и сказать себе, что "мусульмане - товарищи"..."[В мире мусульманства. Спб., 1911, 11 ноября.]
В тесной связи с подобными выступлениями, направленными на обман трудящихся, находились споры о новых переводах и толкованиях Корана. Эти споры подогревались стремлением определенных кругов стран распространения ислама, заинтересованных в буржуазных реформах, найти им оправдание в Коране. Конституционный образ правления, в частности, согласно новому тафсиру, оправдывался 153-м аятом 3-й суры Корана, где, между прочим, сказано: "и советуйся с ними о деле". Вырывая эти слова из контекста, не имеющего отношения к конституции и демократическому строю, еще и теперь авторы разных политических направлений пытаются оправдать ими как современные народные демократические порядки, так и монархический строй.
Попытки приспособить тот или иной текст Корана к политическим или этическим взглядам своего времени, вычитать в нем то, чего он вообще не содержит, возникли давно. Еще в средние века часто один и тот же текст двумя или тремя толкователями понимался и разъяснялся совершенно по-разному. Поэтому даже в среде высшего мусульманского духовенства находились лица, осуждавшие любое толкование Корана как бесполезное занятие. Так, египетский богослов Абд аль-Ваххаб аш-Шарани (ум. в 1565 г.) в своей "Книге рассыпанных жемчужин о сливках наиболее известных наук" пришел к выводу, что "ни для кого нет никакой пользы в чтении чужого толкования (Корана), кому бы оно ни принадлежало"[Шмидт А.Э. Абд-ал-Ваххаб-аш-Шараний и его Книга рассыпанных жемчужин. Спб., 1914, приложение, с. 03.]. В "обоснование" этого скептицизма аш-Шарани, сам немало занимавшийся толкованием Корана, привел следующий хадис, явно сфабрикованный в позднейшее время: