— Какое вино! — восхитился Соломон Ашотович. — Нет, ты попробуй! Великолепное вино! Такое вино можно сделать только из винограда, растущего по правому берегу горного озера Севан!
Вино и в самом деле было великолепным — в меру терпким и с необыкновенным букетом. Оно холодило рот и воспламеняло уже почти угасшую душу.
— Нет, — загорелся Соломон Ашотович. — Не понимаю я вас, русских! Плохо вы живете, в нищете вы живете, все потому, что копейку зарабатывать не можете. Вот я на улице Камской жил. У кого самый красивый дом? У Соломона. У кого две машины во дворе? У Соломона. Кто детей и внуков в люди вывел? Соломон вывел — трех зубных врачей воспитал, двух бизнесменов и дочь в Америке достойно живет, за хорошим человеком замужем, пусть не миллионером, но очень достойным. А все почему? Потому что Соломон всю жизнь делом занимался — машины людям рихтовал и красил. А соседи вокруг были никчемные люди. Слева пьяница жил, он и детей пьяницами воспитал. Слева Манюня жила. Сама шалава, и дочки шалавами выросли. Надо правильно жить, — он любовно оглядывал склеп. — Тогда и лежать хорошо будешь!
— Русских хаешь, — укорил его Басаргин. — А сам всю жизнь в России прожил!
— Прожил, — легко согласился Варданян. — Потому что умному человеку в России легче заработать. В Армении умных людей слишком много, они там друг другу мешают деньги зарабатывать. А Россия большая, в ней всем места хватало. Но я тебе, дорогой ара, так скажу: вы ведь и в могиле лежать не умеете. У вас все, как при жизни: и могилки заросшие, и оградки чаще всего некрашеные, и земля постоянно проседает. Потому что заботы нет. А все почему? Детей не воспитали. Ребенок с детства должен впитывать уважение к родителям. А вы и на кладбище, где делить нечего, лаетесь!
— Менталитет у нас такой, — легко согласился Басаргин. — Но ведь не у всех, не у всех, есть ведь и такие, где родственники и знакомые по три раза на неделе бывают!
И они опять спорили и ругались, не соглашались с чужими словами и все говорили, говорили о мире, который покинули, — известное дело, даже мертвые всегда живут делами и заботами живых.
В мае следующего года Басаргин выбрался навестить знакомого.
Соломон Ашотович сидел в склепе печальный и задумчивый.
— А, сосед, — грустно сказал он. — Заходи, заходи, гостем будешь. Вина, правда, нет, но поговорить ведь и без застолья можно. Как лежится, дорогой? Все хорошо?
— Все хорошо, — сказал Басаргин. — Дочка недавно из Читы приезжала, все поправила, цветы посадила. Красивые. И пахнут — с ума можно сойти. Хочешь, по осени семена принесу? Никто не заметит, тут ведь рядом. Скажут, ветром занесло.
— Семена — это хорошо, — без улыбки сказал Варданян. — И дочка из Читы… Далеко!
— Далеко, — согласился Басаргин.
— А мои — рядом, — вздохнул Ашот Соломонович. — Рядом, а не приезжают. Деньги зарабатывают. Заняты очень.
— Приедут, — без особой уверенности сказал Басаргин.
— Плохо, когда человек только о деньгах думает, — сказал Варданян. — Нельзя только о деньгах думать. Всех денег не заработаешь.
— Сам воспитывал, — кольнул Басаргин.
— Неправильно воспитывал, — согласился хозяин склепа. — Вот, сижу, как в пустом доме.
С небес падали звезды. Земля вошла в метеорный поток, идущий из звездного скопления Плеяды.
— Знаешь что? — сказал Басаргин. — Ты посиди немного, я бутылку принесу. Дочка-то с приятелями приходила. Как водится, помянули меня, а бутылка осталась. Сам знаешь, для нас с тобой она ведь полная.
Он сбегал к себе, нашел бутылку с нарисованным на этикетке красным перчиком, вернулся в склеп, а там уже Ашот Соломонович расставил спрятанные в траве серебряные стопочки. Они выпили безо всяких цветистых тостов, на которые был горазд хозяин склепа, потом выпили еще и еще, ведь пустое пространство бутылки было бесконечным. Где-то в высоте кричал вышедший на ночную охоту козодой, шуршали крылья ночных бабочек и жаждущих крови комаров. В расположенном неподалеку овраге нестройно пробовали голоса лягушки.
С неба падали звезды.
— Нельзя, чтобы тебя забывали, — твердо сказал нетрезвым голосом Варданян. — Надо чтобы помнили! Вот вы, русские, странные люди — заботитесь друг о друге плохо, а помните долго. Это хорошо.
Они посидели еще немного, выпили, поговорили, а потом Ашот Соломонович негромко запел. По-армянски, разумеется.