Раскрытие этих зверских преступлений вызвало настоящий шок. Несчастные матери, уже оплакавшие утрату своих малюток, мучительно переживали вновь открывшиеся обстоятельства. Всеобщее негодование достигло крайней степени: возникли опасения, что разъяренный народ способен разорвать преступника на части по дороге в суд. Однако меры предосторожности не понадобились, ибо преступник сам позаботился о собственной безопасности: в первую же ночь в тюремной камере он повесился на оконной решетке.
Глава пятнадцатая
АНОМАЛИЯ. ГИЕНА В ОБРАЗЕ ЧЕЛОВЕКА
На Востоке широко распространены истории об осквернителях могил. Суеверия приписывают отдельным людям страсть к выкапыванию и уродованию трупов. Лунной ночью к могилам крадутся странные фигуры, роются в них длинными острыми ногтями в надежде докопаться до трупа, прежде чем первый луч зари заставит их убраться прочь. Эти вурдалаки, как их называют, по поверьям, добывают мертвую плоть для колдовских и чародейских надобностей, но иногда занимаются этим исключительно ради того, чтобы нарушить сон мертвых, потревожить их вечный покой. По всей вероятности, вурдалаки — это не только плод воображения, но и вполне реальные похитители трупов. Человеческий жир и волосы трупа, которые продолжают расти в могиле, входят в состав многих снадобий некромантов, и ведьмы, готовящие такие бесовские смеси, выкапывают трупы, чтобы добыть необходимые составные части. То же самое творилось и во времена Средневековья. Страх перед вурдалаками достигал таких пределов, что в Бретани полагалось освещать кладбища фонарями все ночи напролет, чтобы отпугнуть ведьм, которые под покровом тьмы оскверняют могилы.
Форнари в своей «Занимательной и познавательной истории колдовства»{124} приводит такой рассказ о вурдалаке.
В начале XV века в Багдаде у богатого пожилого купца был единственный сын, которого он очень любил. Купец решил женить сына на дочери другого купца, девушке малопривлекательной, но с богатым приданым. Абу-ль-Хасан, купеческий сын, увидев изображение девушки на портрете, затосковал и попросил отца отложить свадьбу, чтобы привыкнуть к мысли о такой жене. Однако, вместо того чтобы привыкать к этой мысли, юноша влюбился в другую девушку, дочку ученого, и упрашивал отца дать согласие на брак с ней, пока тот не согласился. Старик сопротивлялся до последнего, но, обнаружив, что сын твердо намерен просить руки прекрасной Надиллы и не менее твердо сопротивляется браку с богатой, но уродливой девицей, поступил, как поступают в таких случаях все отцы: смирился.
Свадьбу отпраздновали с подобающей пышностью и торжественностью, и пришел черед медового месяца, который сулил бы молодым одно блаженство, не случись маленького происшествия, чреватого самыми серьезными последствиями.
Абу-ль-Хасан заметил, что его молодая жена покидает брачное ложе, удостоверившись, что он заснул, и возвращается только перед самой зарей.
Исполненный любопытства, Абу-ль-Хасан как-то ночью притворился спящим и увидел, что его жена, как обычно, встала и вышла из комнаты. Он осторожно пошел за ней, и она привела его на кладбище. В неверном лунном свете он рассмотрел, как она вошла в одну из гробниц. Он последовал за ней.
Внутри его взору предстало отвратительное зрелище. Там собралась компания вурдалаков и устроила пир, угощаясь разложившимися трупами. Его собственная жена, к слову сказать дома никогда не ужинавшая, принимала в этом пиршестве самое активное участие.
Воспользовавшись возможностью незаметно скрыться, Абу-ль-Хасан вернулся домой и лег в постель.
На следующее день он ничего не сказал жене до самого ужина, от которого она снова отказалась. Он стал настойчиво угощать ее, но она сказала, что не хочет есть. Тогда он в гневе воскликнул:
— Готовишься пировать вместе с вурдалаками!
Надилла молча задрожала, побледнела и, не говоря ни слова, легла в постель. В полночь она проснулась, набросилась на мужа, вцепилась зубами и ногтями ему в горло и прокусила вену, пытаясь напиться крови. Но Абу-ль-Хасан вскочил на ноги, отшвырнул ее на пол и убил одним ударом. На следующий день ее похоронили.