– Я тебя не люблю, принцесса…
Под сурдинку
Не здороваешься. Не хочешь. Или, может, не узнаешьСреди лиц пассажиров прочих,что выходят – кто в ночь, кто – в дождь.В гуще сутолоки вокзальной я одна – продолженье стен.Под сурдинку срастаюсь с тайной городских эшафотов, сцен,Желтых окон (обойм каркасных). Все от крика саднит гортань.Нас тут много: усталых, грязных, одиноких, забытых АньВ общем теле. Влюбленность штаммыразрубает как скифский меч:Часть меня вырастает в шрамы обескрыленных голых плеч,Часть другая огня из камня ждет уже испокон веков(Не дождется). На этой псарне ты с другими свой делишь кров:Посучистей и позадорней, повизгливей и посмелей.А в моей ненормальной норме не хватает лишь двух нулейНа табло, будто вдруг нарочно стал весь мир на меня похож.Не здороваешься. Не хочешь. Или, может, не узнаешь…
Слуги кармы
И в каждом звуке, и в каждой строчке,и в абсолюте моей надеждыТебя раздаривать по кусочкам.И разделить, и рассеять междуСистем, галактик, планет, материйдорогой звездной, геномом ночиТебя… Сберечь в проводах артерийи в каждом звуке, и в каждой строчке.
Пусть все стенают, пусть хором льются,пусть жажда мучит при легком вздохе:Они не знают, над чем смеются,не понимают, что даже крохиТвоих улыбок, прикосновений,случайных взглядов – дороже жизни.В моем желудке – клубок снарядов,с восходом солнца все ненавистнейМне мир. Готова взорваться.Прахом по снам чужим разлететься.Веришь,Я управлять научилась страхом.Но одиночество не измеришь…Не отвинтишь, не поставишь в угол,не спрячешь в подпол. На самом делеМы лишь блуждаем в театре куколс тугой веревкой у самой шеи.
Мы – не скитальцы, мы – слуги кармы.Мы, видно, сделали нечто в прошломТакое, что не хотят экранысудьбы злосчастной неосторожноНам показать и вдвоем оставить(в любви, в покое или в забвенье).Разлюбишь только, как тут же памятьтобою выстрелит в подреберье.
Papillon
Завернуться в плед, словно в желтый кокон,И забыть, что в город пришла весна.Я сижу у Бога почти под боком.Только он никак не дарует сна.
Говорит, упряма была и ныла.Говорит, – прогонит меня взашей.И толпятся все, кем была любима,Пулеметной очередью в душе.
Что просить у небес?
Выдыхаешь и ждешь. Объявляют твой выход на сцену.Сотни вперили взгляд. Потолок ненароком упастьВсе грозится. И пыль, оседая, тебя под прицеломОставляет одну. Зал театра – раскрытая пасть.Волочится боа, как любовник, за темным подолом.В горле солнцем восходит болезненно давящий ком.Что просить у небес, если борется явь с валидолом,Если в первом ряду этот зритель до жути знаком?
Он намеренно здесь; ты же чувствуешь, в самом финале,На последнем аккорде к ногам полетят васильки.Что просить у небес, если в каждом незримом сигналеЕго полуулыбки – касание жаркой руки?
Ты стоишь для него. Вырываешь из полузабытойЖизни ночи безумные, острое это лицо.Столько лет утекло, только память стрелой ядовитойОбернула на пальце дрожащем витое кольцо…Ты закуришь в антракте и скажешь, что вдруг заболела.И заботливый некто заварит ромашковый чай.Что просить у небес, если им совершенно нет делаДо того, кто решил навсегда о любви замолчать?
Поезд двинется в путь. И отныне предательски брошенБудет северный город в объятия новой зимы.Что просить у небес, если делишь купе с тем, кто можетСократить целый мир до простого желанного «мы»?
Амок
Ты знаешь, доктор, все очень скверно.Я спасовала перед собой же.
Моя миграция длится дольше,Чем могут выдержать фибры, нервыИ руки, что килограмм по двадцатьВ былую пору еще носили.
Ты знаешь, доктор, мы долго пилиСвятую воду из вены адской(Я тут блудница и лютый бражник,Бычки кидаю в кресты прохожих).
А под ногтями нирванной сажейЗасело лето, остравских прожигМанулоглазыхАхои, пряные поцелуи.
Ты знаешь, доктор, меня вернули,Как возвращают пустую вазу.
Вот я пишу в своей темной клети,Что ты ссылаешься все на амок.
Но я смеюсь, как смеются дети,И покидаю песочный замок.