– Сейчас стало сложнее, но тем не менее я каждый год туда поднимаюсь. Понимаете, это все не специально. Я помню, как в Греции меня и Диму Певцова один человек из посольства повез в Микены. Там есть могила Клитемнестры, и ворота, где сидела Электра и ждала Ореста. А наверху, на горе, есть средневековый замок. Мы всё осмотрели – и могилу, и эти ворота и пошли наверх. Посольский человек сказал: я не пойду – и сел в кафе. Дима дошел до середины горы, а я до конца. Потому что любопытно – а что там за замок? Любопытство – это самая активная движущая сила: сыграть роль не так, как до тебя играли, ринуться в какую-то киногруппу, хотя не знаешь результата и может получиться плохо. Но любопытство – а вдруг хорошо? Любопытство написать книгу. Любопытство иногда поговорить с совершенно незнакомым человеком. Хотя я неразговорчивый человек, скажу честно. Любопытство и чувство долга – вот две вещи, которые во мне сидят.
– Я с удивлением узнал, что Андрей Тарковский хотел вас снимать в «Солярисе», а ему запретили. Что случилось?
– На Неделе советских фильмов в Италии на пресс-конференции после фильма «Шестое июля» я, видимо, сказала что-то не то, что нужно было, и правительственный чиновник меня отчитал. А я тоже резко ему ответила. Потом руководитель Госкино Баскаков вызвал меня в кабинет и стал учить, что говорить и чего не говорить, я и ему сказала то, что думала. И попала в какие-то черные списки. Но думаю, это не из-за моих высказываний, а потому что я, как писали местные газеты, «переиграла Ленина».
– Это в фильме «Шестое июля»?
– В «Шестом июле», да. Всегда отрицательная роль интереснее и ярче, чем положительная. И мне перестали давать главные роли, потому что я якобы тяну одеяло на себя. Немецкий режиссер Конрад Вольф хотел меня снимать в роли герцогини Альбы в «Гойе» с Банионисом. У него была хорошая идея, мне она очень нравилась: что Гойя стал другим художником после встречи с герцогиней Альбой, после этой любви, разрыва и так далее. И что серия «Капричос» Гойи появилась после этой встречи, что Гойя открыл в себе другой талант. В итоге Конрад Вольф взял Оливеру Вучо, югославскую актрису, очень плотскую. Хотя герцогиня Альба, если судить по картинам Гойи, совершенно иная. И вся история пошла совершенно в другом направлении.
– Печально.
– У Тарковского в «Солярисе» была философская идея: вообще, кто эти фантомы? Это действительно такая же плоть, как наша, или это, как когда просовываешь руку, а рука проваливается? Это фантазия или реальность – и вообще, что такое Человек? Но в то же время, что такое фантазия? Может быть, вообще весь мир – фантазия… Мне запретили сниматься, а в это время вышел фильм Ларисы Шепитько «Ты и я», и там снялась молодая Наталья Бондарчук. Шепитько посоветовала Тарковскому: попробуй Наташу. Она была молодая, юная, и нужен был совершенно другой ход. Тарковский ее взял, она очень хорошо сыграла, но в то же время философская идея осталась непроявленной.
– Вы переживали, что все так случилось, или, вернее, не случилось? Чисто по-человечески?
– Нет, Вадим, нет, конечно, потому что так бывало очень часто, я сейчас даже и не вспомню все фильмы, где меня не утвердили. Эти просто запомнились, потому что очень яркие два фильма. Бывало, я и сама уходила. Например, не для печати, расскажу. Я «входила» в «Идеальный муж» и даже придумывала шляпки, костюмы и прочее. После первого съемочного дня мне показалось, что это все такая пошлость! И я ушла. А снялась Людмила Гурченко. Сейчас этот фильм все время показывают, и он даже многим нравится.
– А вы говорите «не для печати». Этот эпизод очень вас характеризует.
– Ну, потому что неудобно перед Гурченко. Удивительно, но с ней у меня так было несколько раз. Алексей Герман хотел меня снимать в «Двадцать дней без войны». Но против меня был Константин Симонов, потому что мне сначала сделали грим Валентины Серовой, и его это, видимо, возмутило. Тогда Герман взял Гурченко. Или вот, например, фильм «Старые стены», который я Гурченко тоже, видимо, подарила. Там я должна была играть директрису ткацкой фабрики. Я сначала согласилась, а потом подумала: ну куда я лезу? Зачем мне играть директрису советской фабрики?! Я никогда не влезала, сказать честно, в идеологические игры. Я вообще не воспринимала ту жизнь, всегда была во внутренней эмиграции. И я отказалась. Тогда взяли Гурченко. И после затишья у нее был трамплин… Нехорошо, что я все это рассказываю.