На следующее утро Лави, Тавифа и я выскользнули из дома еще до рассвета. Остальные спали. У ворот я оглянулась, думая о Марии. «Давай не будем прощаться, — сказала она мне накануне вечером. — Мы обязательно увидимся снова». В ее словах не было притворства, одна искренняя надежда, и на секунду мне почудилось, что она исполнится. Но больше мы уже не встречались.
Луна почти совсем покинула небесный свод, оставив после себя лишь бледный призрачный завиток света. Пока мы шли по тропинке, ведущей в Енномскую долину, Тавифа начала напевать, не в силах скрыть радость. Она привязала свою лиру за спину, и выглядывающие изогнутые ручки напоминали пару крыльев. Я тоже была счастлива вернуться домой, но вместе с тем и печалилась. У меня за спиной лежала земля моего мужа и нашей дочери. Их кости навсегда останутся в ней. Каждый шаг, отдалявший меня от них, отдавался болью в сердце.
Идя вдоль восточной стены Иерусалима, я умоляла тьму повременить, пока мы не минуем холм, где умер Иисус. Но как только мы приблизились к скорбному месту, в небе вспыхнул свет, ослепительный и пугающе яркий. Я бросила последний взгляд на Голгофу. Потом посмотрела на далекие холмы, где был похоронен Иисус. Скоро туда придут женщины, чтобы умастить его тело ароматными маслами.
МАРЕЙСКОЕ ОЗЕРО. ЕГИПЕТ
30–60 гг. н. э
I
Мы с Тавифой нашли Йолту в саду: она склонилась над грядкой тщедушных растеньиц. Работа настолько захватила тетку, что она не замечала нас. Йолта вытерла пальцы о тунику, оставив грязные полосы, и это движение наполнило меня необъяснимой радостью. Тете было пятьдесят девять, но сейчас, стоя на коленях в лучах солнечного света среди зелени, она выглядела почти юной. У меня отлегло от сердца. Йолта не покинула меня.
— Тетя! — окликнула я.
При виде меня, а потом и Тавифы, мчащейся к ней через ячменное поле, Йолта раскрыла рот и с размаху села на пятки.
— Дерьмо ослиное! — воскликнула она в обычной своей манере.
Я подняла Йолту на ноги и прижала к себе.
— Не чаяла снова свидеться.
— Я тоже, — сказала она. — И все же прошло всего несколько недель, и ты здесь. — На лице у нее восторг мешался со смятением. — И посмотри, кого ты привезла с собой.
Пока она обнимала Тавифу, позади нас, откуда-то выше по склону, раздался крик:
— Ана?! Ана… Это ты?
Оглянувшись на скалы, я увидела Диодору, летящую стрелой по тропинке с подпрыгивающей корзиной в руках. Судя по всему, она ходила за пустырником. Сестра запыхалась; пышные волосы, выбившиеся из-под платка, растрепались. Она рывком развернула меня к себе, и остролистные травы полетели из корзинки в разные стороны.
Когда я познакомила Диодору со своей подругой, сестра приветствовала ее словами, которые Тавифа вспоминала потом всю жизнь: «Ана рассказала мне о твоей храбрости». Тавифа промолчала. Думаю, Диодора сочла это проявлением застенчивости, но я знала, что дело было в отрезанном языке, в боязни, что ее речь сочтут бессмысленной.
Тавифа помогла Диодоре вернуть в корзинку рассыпанные травы, и все это время Йолта словно бы собиралась с силами, готовясь задать вопрос, которого я боялась. Я оглянулась на склон холма, высматривая крышу библиотеки.
— Что привело тебя сюда, дитя? — спросила наконец Йолта с напряженным, вмиг посуровевшим лицом. Она уже догадалась о причине.
— Иисус мертв, — ответила я дрогнувшим голосом. — Его распяли.
Диодора вскрикнула, выпуская наружу звук, который бился и у меня в горле.
— Пойдем со мной, — сказала Йолта, беря меня за руку.
Она увлекла нас за собой на невысокий холм неподалеку от сада. Мы уселись под низкими соснами диковинного вида, которым ветер придал фантастические очертания.
— А теперь расскажи нам, что случилось, — попросила Йолта.
Я устала от путешествия: сначала мы два с половиной дня шли из Вифании в Иоппию, еще шесть дней плыли в Александрию, потом несколько часов тряслись в повозке, запряженной ослом, которую нанял для нас Лави, но я рассказала тете и сестре все от начала до конца, и боль немного смягчилась.
Когда я закончила свою повесть, воцарилась тишина. Далеко внизу можно было разглядеть кусочек голубого озера. Неподалеку в сарае блеяла одна из моих коз.
— Рада, что Харан свернул лагерь и снял посты на дороге, — сказал я.
— Да, это произошло вскоре после твоего отъезда, — кивнула Йолта. — Скепсида не ошиблась: Харану быстро сообщили, что ты вернулась к мужу в Галилею, а я дала обет остаться в общине до конца своих дней. Вскоре солдат отозвали.