Указанная Ана войдет в мой дом с наступлением третьего Шаббата четвертого месяца от сегодняшнего дня.
Отец протянул документ мне, чтобы я сама смогла прочесть его. Внизу я увидела большие, грубо выведенные буквы, которые словно бы вгрызались в пергамент: подпись Нафанаила. Имя моего отца было начертано строгим почерком придворного писца. Самым последним засвидетельствовал документ рабби Шимон бар-Йохай, слепой инструмент в руках отца. Его подпись была такой мелкой, такой скромной, что я невольно почувствовала весь позор, который принесло ему участие в сговоре.
— А теперь дело за тобой. Ты должна подтвердить согласие на брак. Мы ждем. — Мать предостерегающе приподняла бровь.
Я потупилась. Сжала руки на груди. Подпустила дрожи в подбородок. Правильно. Вот вам смиренная и покорная дочь.
— Согласна, — подтвердила я. А потом, гадая, не передумают ли родители насчет моего сундука, добавила: — Говорю от всей души.
Однако они не передумали. Вместе с Шифрой в комнату вошел один из солдат, сопровождавших нас на рынок. Мать откинула крышку сундука и принялась осматривать содержимое, покачивая головой.
— Ты столько времени провела за письмом, — заметила она. — Вот уж не думала, что результат окажется таким скромным.
В затылке у меня тревожно засвербело.
— Как бы то ни было, с этой бессмыслицей покончено, — заявила мать. — Теперь ты помолвлена. Мы надеемся, ты выбросишь прежнюю дурь из головы. — Крышка сундука захлопнулась с оглушительным грохотом.
Отец приказал вынести сундук на двор. Когда солдат взвалил поклажу на плечо, я вновь попыталась вызвать слезы, но облегчение оттого, что я спасла самые драгоценные записи, было слишком велико, и у меня ничего не вышло. Мать, которая все это время наблюдала за мной, опять вскинула бровь, на этот раз с любопытством. Ее нелегко было провести, мою матушку.
Расставшись с Йолтой прошлой ночью, я некоторое время размышляла, где бы спрятать драгоценный пурпурный сверток: здесь, в доме, под носом у матери, свитки были в опасности. Мне вдруг вспомнились пещеры на склонах холмов, окружающих долину, — места, которые я еще девчонкой облазила вдоль и поперек вместе с Иудой. На протяжении веков в этих пещерах хоронились от недоброго глаза не только люди, но и семейные богатства, запрещенные книги. Было лишь одно затруднение: чтобы спрятать там свитки, придется выпросить у отца позволения прогуляться по холмам — просьба весьма необычная.
Со двора потянуло гарью, и тут слезы хлынули ручьем. Тогда я подошла к отцу.
— Я всего лишь девушка, — заговорила я, — но мне всегда хотелось сравняться с тобой, искусным писцом. Я мечтала, чтобы ты смотрел на меня с гордостью. Теперь я знаю, что должна принять свою судьбу. Я разочаровала тебя, и это для меня еще горше, чем ненавистный брак. Я охотно пойду за Нафанаила. Прошу лишь об одном. — Слезы лились рекой, но я даже не пыталась их остановить. — Позволь мне гулять по холмам. Там я найду себе утешение и буду молиться, чтобы Господь отвратил меня от прежних дерзких мыслей. Лави может сопровождать и охранять меня.
Я замолчала. Мать собралась было ответить, но отец взмахнул рукой, требуя тишины.
— Ты хорошая дочь, Ана. Гуляй по холмам, и да пребудет с тобой мое благословление. Можешь выходить по утрам все дни, кроме субботы, но только в компании Лави.
— Благодарю тебя, отец. Благодарю.
Мне не удалось скрыть облегчения, смешанного с восторгом, и когда родители направились к дверям, я не посмела встретиться взглядом с матерью.
IX
На следующее утро я поджидала Лави у себя в комнате. Я велела ему запастись козьим сыром, миндалем и разбавленным вином, намереваясь позавтракать по дороге, и доходчиво объяснила, почему необходимо выйти как можно раньше. Через час после восхода, сказала я ему. Не позже.
Он опаздывал.
Поскольку отец ограничил мои прогулки утренними часами, я не хотела терять ни минуты. Поднявшись затемно, я наскоро оделась и закуталась в простой плащ. Никаких лент в косах или браслетов на щиколотке.
Я долго мерила шагами комнату, думая, что же могло задержать верного слугу. В конце концов пришлось отправиться на поиски. Его комната была пуста. В верхнем дворе тоже никаких следов. Я уже проделала половину пути в нижний двор, когда заметила Лави. Стоя на коленях, он выгребал золу из печи, старательно вычищая сажу. Его смуглое лицо побелело от пепла.
— Это что еще такое? — прикрикнула я на него, не в силах сдержать раздражение. — Я же тебя жду, давно пора выходить.