В тусклом свете факелов мы стояли посреди глади мозаичного моря — я, мои родители, Йолта, Ирод Антипа, Фазелис, рабби Шимон бар-Йохай, Нафанаил, его сестра Зофер и по меньшей мере две дюжины других причудливо причесанных людей, чьих имен я не знала, да и не очень-то хотела знать. Подошвы моих сандалий попирали чешуйчатую спину свирепого морского дракона.
Я никогда не видела Антипу вблизи. Он выглядел ровесником отца, но был более грузен, с выпирающим животом. Умащенные маслом волосы закрывали ему уши, выглядывая из-под нелепой короны, напоминающей перевернутый вверх дном позолоченный котелок. Мочки ушей оттягивали серебряные кольца разного размера, некоторые очень большие. Глаза у него были крошечные, словно финиковые косточки, слишком маленькие для такого лица. Я нашла его отвратительным.
Старый раввин прочел из Торы: «Нехорошо быть человеку одному», а потом произнес слова обряда:
Негоже человеку быть одному.
Негоже человеку без жены вести хозяйство.
У человека без жены да не будет потомства.
Негоже человеку быть без жены, хозяйства и потомства, ибо он нарушает завет Господа.
Долг человека — жениться.
Раввин говорил устало и формально. Я не смотрела на него.
Отец огласил брачный контракт, за этим последовала символическая выплата выкупа за невесту, который перешел из рук Нафанаила в отцовские. Я не смотрела на них.
— Подтверждаешь ли ты непорочность твоей дочери? — спросил раввин.
Я резко вскинула голову. Интересно, начнут ли они теперь обсуждать розовые с коричневым складки кожи у меня в промежности? Нафанаил ухмыльнулся, предвещая бедствия, которые поджидали меня в спальне. Отец помазал раввина елеем в знак моей чистоты. Я наблюдала за происходящим. Мне хотелось, чтобы они увидели презрение, разлитое на моем лице.
Не могу описать, как выглядел Нафанаил, когда читал благословение жениха, потому что не удостоила его даже взглядом. Я не сводила глаз с мозаики, представляя себя где-то очень глубоко под водой. «Я не агнец. Не агнец…»
В пиршественном зале Ирод Антипа удобно устроился на роскошном ложе, подперев голову левой ладонью. Остальные выжидали, гадая, кто же займет место по левую и правую руку от него у центрального стола триклиния, а кого поведут к унылым и тесным скамьям, расставленным у дальних концов других столов. Место в пиршественном зале служило единственным и самым верным мерилом благосклонности тетрарха. Всех женщин, в том числе и Фазелис, собрали за отдельным столом, который находился в самом конце зала, даже дальше, чем столы горемык и неудачников. Тем, кому фортуна не улыбнулась, — впрочем, как и нам, женщинам, — подавали более грубые блюда и менее изысканные вина.
Отцу обычно доставалось почетное место справа от Ирода. Он часто хвалился этим, хотя куда реже, чем мать, которая, видно, считала, что разделяет с мужем славу и могущество. Я взглянула на отца, стоявшего рядом с Нафанаилом. Он ждал приглашения, раздуваясь от спеси. И почему он так уверен в себе? Его сын примкнул к врагам Антипы и совершил публичный акт измены. Весь город судачил о выходках Иуды, и мне с трудом верилось, что они остались совершенно незамеченными тетрархом. Конечно же, нет. Отец отвечает за грехи сына точно так же, как сын — за грехи отца. Разве не Антипа приказал однажды своему солдату отрубить руку человеку, чьего сына уличили в воровстве? Неужели мой отец действительно считал, что в его случае последствий не будет?
Меня поражало, что Иудино бунтарство до сих пор никак не сказалось на карьере отца. Однако теперь мне пришло в голову, что тетрарх выжидает, собираясь нанести удар в самый неожиданный момент, чтобы сильнее унизить отца. Лицо матери исказилось от беспокойства, и я поняла, что мы думаем об одном и том же.
Мы наблюдали за гостями, которых одного за другим провожали к столам, пока лишь четыре места не остались свободными: два вожделенных — рядом с Антипой и два позорных — в самом конце зала. Лишь четверо гостей все еще ждали приглашения: отец, Нафанаил и двое незнакомых мне мужчин. На лбах у них выступили бисеринки пота. Отец, однако же, не выказывал ни малейших признаков тревоги.
Антипа кивком велел Хузе, своему домоправителю, проводить отца и Нафанаила на почетные места. Нафанаил стиснул руку отца, таким образом подтверждая заключенный ими союз. Отец по-прежнему обладал властью. Их договору ничто не угрожало. Я повернулась к Йолте и увидела, что она нахмурилась.