Она тряхнула головой и поднялась со скамеечки. И стала жить дальше: вечер, ночь, утро.
Консультация по античной литературе во втором гуманитарном корпусе на Соответствующих Горах...
А на консультацию Эвридика, как всегда и на все вообще, опоздала. Правда, дверь в аудиторию была еще открыта, и она остановилась на секунду, чтобы отдышаться. За секунду успело, однако, кое-что произойти.
- Статский! Статский!..
На зов обернулся высокий молодой человек и помахал рукой громадной-одной-девице, одетой-под-пятилетнюю-крошку.
- Ты сдал?
- Сдал.
- А я завалила. Кутить будем?
- Лучше потом, когда сдашь.
- Значит, никогда... - со вздохом, потрясшим второй гуманитарный корпус до основания.
И - разбежались кто куда: она - вперед по коридору, он - вниз по лестнице, на ходу пару раз крикнув "привет".
Эвридика вошла в аудиторию, кивнув сразу всем - здрасьте, и села за стол с краю: думать о Статском, потому что Статский этот был тем-самым-Петром-из-грустного-вальса... "Ва1ауеs pour toujours"", - почти беспечно сказала она себе уже на улице, решив забыть о молодом человеке по фамилии (или прозвищу?) Статский. Он забывался плохо, но в конце концов все-таки если не забылся, то подзабылся, по крайней мере, - и тогда Эвридика отправилась в "Головные уборы" на Пушкинскую, имея в кошельке восемьдесят рублей ("Вот-тебе-деньги-купи-наконец-что-нибудь-на-голову-смотреть-холодно" ).
Этой зимой температура не опускалась ниже минус пяти, этой зимой была весна, но люди свято соблюдали законы января и парились в шубах (правда, распахнутых) и меховых шапках (правда, съехавших набок или на затылок). Только негры ходили, как всегда, в ослепительно белых штанах, дружно противопоставляя африканский конформизм московскому. Москвичи, впрочем, не видели их белых штанов в упор. Эвридика полюбовалась штанами двух или трех негров, постояла у витрины с сарафанами и купальниками, сказала себе: "Какая глупость покупать зимнюю шапку", - и решила истратить деньги на что попало. На "Частную коллекцию" вот... Однако пришлось только глубоко вздохнуть: с "Частной коллекцией" ее не поймут дома. И потом... глупо: ходить в джинсах и пахнуть "Частной коллекцией". Если в джинсах - надо пахнуть "Диореллой". Но "Диореллы" в данный момент нет. Ладно, оставим духи. Оставим духи и купим... купим-купим-купим... ну-ка, за чем тут очередь, - это и купим! Нет, не купим, пожалуй: тут мужские рубашки. А вот интересно, изменится ли что-либо в моей жизни, начни я с завтрашнего дня носить, скажем, во-он то платье?.. красивое, между прочим, платье! Ведь заведет же оно меня куда-то, платье это, а? Не может быть, чтобы от покупки его ничего не изменилось: это ведь уже разные пути - жить, имея такое платье, и жить, не имея такого платья. Да что платье - даже вот этот аккуратно сложенный носовой платок в зеленую клетку, и тот способен повернуть жизнь на сто восемьдесят градусов! А потом, в старости, спросишь себя: с какого момента жизнь пошла в этом направлении? - и ни за что не вспомнишь об аккуратно сложенном носовом платке в зеленую клетку, который один, может быть, и стал главной причиной всего... Осторожнее, осторожнее: каждый предмет стоит уже наизготове, он приготовился влиять, только качнись в его сторону, и... пошло-поехало! Стало быть, идем мимо: мимо платья (нет, а красивое все-таки платье!), мимо носового платка, мимо длинного красного шарфа - уж этому-то попробуй дать волю! Окрутит, заманит, обманет. Значит, и мимо шарфа идем - и вообще мимо всего идем, на улицу идем, на воздух.
...А в воздухе - прямо возле галантерейного магазина - покачивался на ветру толстощекий пузырь: наверное, родителей дожидался.
- Тетя, ты цыганка?
- Цыганка! - страшным голосом сказала Эвридика, но смелый пузырь засмеялся в ответ.
- Не цыганка, а девушка.
- Девушки тоже цыганками бывают, - поделилась опытом Эвридика, смутив самоуверенного пузыря этим заявлением - впрочем, ненадолго.
- У цыганки шаль, а у тебя нету, вот, - с жаром возразил он и посмотрел на Эвридику строго.
- Нет так будет, стой здесь, - пообещала Эвридика. Как все-таки легко говорить с детьми: куда только девается заикание! Надо, надо было остаться в детском саду №165... там я никогда не заикалась: дети не давали. А что теперь? Поступила в МГУ - и снова-здорово! Не могу говорить, хоть меня режь. Вот отдел, где шали. Дороговато они стоят, шали эти... Но надо ведь становиться цыганкой: пузырь явно шутить не любит.
- С...с...- ну вот, начинается! - с-семьдесят п-пять...
- Куда? - с места свирепеет кассирша.
- Шаль. (Смотри-ка, сказала!)
Теперь надо выбрать: пузырь придирчив.
- Вам какую?
- Ч-ч-черную.
Прекрасная черная шаль с японскими цветами. Пусть не завертывают, я все равно разверну, чтобы, так сказать, во всей красе! Эвридика набросила шаль и вышла из магазина. Пузырь ждал.
- Ну что, доволен?
- Почем? - пузырь знал толк в шалях.
- Семьдесят пять рублей.
- Хорошая. Теперь ты настоящая... даже страшная.
Эвридика засмеялась. Классный какой пузырь!
- Зовут-то тебя как?
- Юра-Пузырев-улица-Юных-ленинцев-дом-пять-квартира-сорок-два, отрапортовал тот.
- Длинно тебя зовут! - восхитилась Эвридика. - Апельсин хочешь?
- Конечно. - Юра-Пузырев-улица-Юных-ленинцев-и-так-далее посмотрел на нее как на дуру. Эвридика вынула из сумки апельсин.
- Почистить тебе его?
- Ну, - сказал тот, и она принялась чистить апельсин. Тут-то и застала ее на месте преступления мамаша-пузыря - молодая энергичная бабенка с двумя сумками в одной руке.
- Девушка, Вы ему, что ли? - И с ужасом воззрилась на апельсин. - Ему цитрусовых нельзя, у него аллергия от них, Вы бы хоть спросили сначала!
- У тебя аллергия, извини, - подмигнула несчастному Эвридика и отправилась восвояси. Аллергический пузырь сопроводил ее уход душераздирающим воплем: - Хочу цитрусовых!