(1388.3) 126:2.3 Иисус с готовностью принял обязанности, которые так внезапно обрушились на него, и добросовестно исполнял их до конца. Во всяком случае, одна огромная проблема, грозившая осложнить его жизнь, получила трагическое разрешение – теперь ему не нужно было отправляться в Иерусалим, чтобы учиться у раввинов. Иисус поистине никогда «не подчинялся ни одному человеку». Он всегда был готов учиться даже у последнего ребенка, однако его полномочия проповедника истины никогда не исходили от людей.
(1388.4) 126:2.4 Он по-прежнему ничего не знал о явлении Гавриила его матери до своего рождения. Он узнал об этом только от Иоанна в день своего крещения в начале общественного служения.
(1388.5) 126:2.5 С течением времени этот молодой назаретский плотник всё чаще оценивал каждый общественный институт и каждый религиозный обычай одним и тем же мерилом: какую пользу они приносят человеческой душе? Приближают ли они Бога к человеку? Приближают ли они человека к Богу? Хотя этот юноша не отвергал полностью таких сторон жизни, как развлечение и общение, всё большую часть своего времени и энергии он уделял только двум целям: заботе о семье и подготовке к исполнению воли своего небесного Отца на земле.
(1389.1) 126:2.6 В тот год соседи стали регулярно захаживать зимними вечерами, чтобы послушать игру Иисуса на арфе, услышать его рассказы (ибо юноша был прекрасным рассказчиком) и послушать, как он читает священные книги по-гречески.
(1389.2) 126:2.7 Материальное положение семьи оставалось весьма благополучным, ибо в момент смерти Иосифа они располагали довольно крупной суммой денег. Уже в молодые годы Иисус обнаружил острый деловой ум и финансовую прозорливость. Он был великодушным, но бережливым; он был экономным, но щедрым. Он оказался мудрым и умелым управляющим состоянием своего отца.
(1389.3) 126:2.8 Однако, несмотря на все старания Иисуса и соседей по Назарету, пытавшихся утешить семью, Мария и дети были охвачены скорбью. Иосифа не стало. Иосиф был необыкновенным мужем и отцом, и им всем не хватало его. И всё это казалось еще более трагичным при мысли о том, что он умер прежде, чем они успели поговорить с ним или услышать его прощальное благословение.
3. Пятнадцатый год (9 год н. э.)
(1389.4) 126:3.1 Примерно в середине этого пятнадцатого года – а мы ведем отсчет времени по календарю двадцатого века, а не в соответствии с еврейским годом, – Иисус вплотную взялся за ведение семейных дел. К концу года почти все их сбережения иссякли, и они были вынуждены отказаться от одного из назаретских домов, которым Иосиф владел на паях со своим соседом Иаковом.
(1389.5) 126:3.2 В среду вечером, 17 апреля 9 года н. э., родилась Руфь – самый маленький член семьи, и Иисус сделал всё, что было в его силах, чтобы заменить отца, – утешить свою мать и помочь ей во время этого тяжелого и особенно печального испытания. На протяжении почти двадцати лет (до начала своего общественного служения) Иисус заботился о маленькой Руфи с такой нежностью и преданностью, с какой ни один отец не мог бы любить и лелеять свою дочь. И он был таким же хорошим отцом для всех остальных членов семьи.
(1389.6) 126:3.3 В течение этого года Иисус впервые сочинил молитву, которой впоследствии научил своих апостолов и которая многим стала известна как «молитва Господу». В каком-то смысле она явилась развитием семейного алтаря; у них было много видов благодарения и несколько формальных молитв. После смерти отца Иисус пытался научить старших детей выражать себя в молитве индивидуально – подобно тому, как он любил делать сам, – однако они не понимали его и неизменно возвращались к заученным словам молитвы. Стремясь побудить старших братьев и сестер произносить индивидуальные молитвы, Иисус помогал им наводящими фразами, но в итоге – без какого-либо умысла с его стороны – получалось так, что все они начали пользоваться молитвой, составленной в основном с помощью тех наводящих слов, которым их учил Иисус.
(1389.7) 126:3.4 Наконец, Иисус отказался от мысли научить каждого члена семьи произносить спонтанные молитвы, и однажды вечером, в октябре, он сел подле небольшой приземистой лампы, стоявшей на низком каменном столе, и на кусочке гладкой кедровой доски площадью около восемнадцати квадратных дюймов написал углем молитву, которая с того времени стала неизменным семейным прошением.