Остаток денег Чира заслуженно забрал себе. С начала нынешнего сезона он уже заработал восемнадцать рублей, что вместе с ранее накопленными составляло уже больше полусотни.
Одним летом ведь жизнь не ограничивается. В ноябре или декабре должна была освободиться вечно пахнущая прокисшим пивом мамаша. Она получила восемь месяцев тюрьмы за пьяную драку. Придётся возвращаться в покосившийся домишко на восточной окраине Грабунов и терпеть очередного мамашиного хахаля.
Петька не то планировал, не то просто – мечтал: накопить бы сто рублей и с этакими деньжищами навсегда уехать от такой жизни. Например, в Одессу. Брат, пока не получил в прошлом году три года за грабёж, рассказывал про этот город, щурясь, как кот на солнышке. С его слов выходило, что всё в Одессе не такое, как везде. Море тёплое, как парное молоко, вода солёная, поэтому на ней можно лежать, как на перине. Улицы, каждая, будто единственная и по ней хочется идти и идти, аж за горизонт. Люди странные и весёлые. И говорят, вроде и по-нашему, а не всегда разберёшь, про что.
Вот и подумывал Петька сбежать в Одессу. Устроиться там юнгой на какой-нибудь корабль. Нет, морем он не бредил, хотя, конечно, хотелось бы посмотреть. Но вот на судне у него будет бесплатная кормёжка и жильё, за которое не надо платить. Плюс форма, плюс уважение: как-никак, не простая шпана – моряк идёт, брюки клёш!
Проводив к профессору странного военного, Чира решил не идти на станцию. По такой погоде вряд ли он мог там застать кого-нибудь из своей компании. Тем более, что утренний поезд уже прошёл. Если бы не плохая погода, он бы прошвырнулся по местной толкучке, сжимая в кармане честно заработанный рубль и представляя, сколько он может на него купить леденцов на палочке или пирожков с капустой.
Только вот дождь не прекращался и на базаре, мальчик знал, не было нынче ни души. Работал разве что киоск для починки обуви, в котором сидел старый армянин дядя Рустам.
Петька шёл, весело шлёпая по лужам, и всё думал про своего последнего клиента. Странный дядечка. Может и вправду – секретный агент. Только какой-то дурной. Агенту незаметным нужно быть, а этот военную форму напялил, будто специально хотел к себе внимание привлечь. И сестра у него странная. Всё лицо отворачивала. А он её хорошо рассмотрел, когда свет в доме включил. Очень на брата похожа. А может… Петька так и стал посреди улицы, осенённый догадкой.
А может и не было никакого брата? Может это она и была тем самым Шкетом, только переодетая в пацана!
Ну и семейка! Ряженный на ряженном!
Чира остановился, осматриваясь. Пока он размышлял, ноги сами собой принесли его к станции. Он чертыхнулся. Как и ожидалось и на перроне, и вокруг здания вокзала не было ни души. Он хотел было уже повернуться и пошлёпать в сторону тёткиного дома, как из-за угла выскочил бритый наголо Алёшка Рыбников – один из вчерашних «мальков».
- О, Петька! – обрадовался Алёшка. – Где ты всё утро пропадал?
- Ты, Лёха, скорость сбрасывай на поворотах, - усмехнулся Чира. – А-то однажды не впишешься. Куда летишь? Где пожар?
«Малёк» как-то испытующе смерил его взглядом, потом сказал, понизив голос:
- Тут человек в беде…
По правилам, придуманным самим Чирой, услышав эти слова любой пацан, входивший в компанию «привокзальных», должен был бросить всё и поспешить к тому, кто нуждался в помощи. И ведь действовало. Кто с охотой, а кто с ленцой и не спеша, но шли же. Как в прошлом году, когда потерялась пятилетняя сестрёнка Саньки Треухова. Ведь все явились на призыв. И не только «привокзальные». Взрослые только раскачивались, а ребята уже прочесали местность частым гребнем и нашли-таки, девочку в Петровской пуще. Та, наслушавшись сказок, пошла искать норку, где лисички живут…
Так что, услышав кодовую фразу от Алёшки, Петька Копейкин хоть и усмехнулся про себя снисходительно, но в ответ сказал коротко:
- Рассказывай.
Рыбников вместо ответа поманил его за собой.
Они прошли мимо складских помещений, перебрались через один забор, пролезли в дыру в другом… Наконец Алёшка завёл Чиру в полутёмный сарай, служивший некогда конюшней, а ныне пустовавший. В дальнем углу на ворохе прошлогоднего прелого сена сидел незнакомый «малёк» лет восьми или девяти в городской одежде: рубашка с «морским» воротником, шорты с двумя помочами, гольфики, сандалии. Правда, некогда белые гольфы мальчишки были неопределённого серого цвета, да и на мокрой от дождя рубашке чернели тёмные пятна. Сандалии, так и вовсе были заляпаны грязью.