Он извлёк из рюкзака сапоги, предварительно обтерев свои ступни травой, так как к ним пристало много грязи. Обувь была ему великовата и непременно станет натирать. Но это малая цена за скорость передвижения, а двигаться ему придётся целых сорок повозок. Уже сейчас они казались ему бесконечными.
Тода вновь ощутил себя жалким и бесполезным. Ведь будь он настоящим магом, то не дал бы себя так легко схватить и ни за что не бросил бы Мелика одного. От тех фокусов, которые он научился проделывать в Академии, в реальной ситуации проку не было, а боевой магии неофитов не обучают.
Так что же ему теперь делать? Юноша не знал. Ждать Мелика было опасно, но он полагал, что это было бы как минимум честно. С другой стороны, сапог была только одна пара, свою он благополучно сунул к себе в рюкзак, подарив фанатикам. Бежать в столицу было бы верным решением, но убежать от своего старшего товарища, не зная о его дальнейшей судьбе... Совесть юного мага рыдала кровавыми слезами от этой мысли.
В конце концов, он решил-таки подождать.
Тело юноши жаждало отдыха, как и его разум. Лёгкая дремота наваливалась на мага, беря силу у шуршащих от ветра деревьев и кустов. Он сидел на земле, скрестив ноги и оперевшись спиной о камень.
Шум в городе либо стих, либо он его отсюда не слышал. Ноги горели от недавнего бега.
«Где же ты, старик?» — он раз за разом мысленно спрашивал Мелика. Подсознательно он уже был готов к худшему, но всё же просил саму жизнь, небо и Единого дать возможность тому вернуться в столицу живым и невредимым.
Если Мелик отдал жизнь во спасение его жалкой задницы, то как ему с этим жить?! Вина разрывала его мир. Тёмные мысли увлекали его всё глубже в бездонный омут переживаний и самобичевания.
Его вырвал из манящей полудрёмы нарастающей гул со стороны Кхарназа. Он был похож на тот, который издавала толпа в городе, когда Мелик сотворил своё колдовство. Только сейчас было больше высоких нот и ощущался ужас.
Тода вскочил на ноги. Судя по нарастанию звука, большое количество людей, вопя, приближалось к нему.
Любопытство пересилило в нём страх, и юноша, используя магию своих сапог, кинулся к краю леса. Достиг он его быстро, однако то, что он увидел, чуть разом не развернуло его обратно.
Гул к тому времени превратился в обрывочные панические выкрики горстки людей, разбегавшихся от стен города, над которым рвалось к небу оранжево-красное зарево пожара, чадящими языками вырывавшееся из ворот. Люди, бегущие от них прочь, были заняты огнём. Один за другим они падали, бездыханные, наземь. Целый город превратился в погребальный костёр. «Кто устроил это? Мелик?!»
Нет, он не стал бы истреблять всех без разбора, да и силы у него такой не должно было быть.
Крики смолкли, лишь треск и потустороннее дыхание огня нарушали тишину.
Тода уже хотел двинуться из своего укрытия вперёд, как вдруг из города кто-то появился. Он весь был объят пламенем, но не бежал и не пытался сбить его, будто сам им и являлся.
«Не может быть! Это оно!» — да, это было то существо, которое демонстрировал ему отец своей магией, нечто из огня... Оно извивалось и меняло форму, как будто пыталось распасться, но ему это никак не удавалось. Оно становилось то выше, то ниже, то шире, то уже, постоянно переливаясь всполохами пламени.
Юноша смотрел как зачарованный. Ужас отодвинулся на задний план. Он был восхищён как маг.
«Значит, Восемь и вправду сделали это! Стихийное создание, голем!»
А затем тишину разорвал в клочья истошный нечеловеческий вопль. Огненное нечто кричало так, будто вся боль Единого мира ничего не представляла собой по сравнению с его собственной. Возможно, так и было.
Этот крик заставил юного мага пасть ниц, ободрав лицо о куст, зажать руками голову и молиться, чтобы остаться незамеченным.
Вопль раздался снова, а затем повторился уже много ближе. Тода чувствовал опаляющий жар своей кожей... Или его дурачил собственный страх.
Он лежал, боясь пошевелиться, до тех пор, пока его тело не начало ныть. Но даже тогда он продолжал лежать вниз лицом, вслушиваясь в звуки вокруг.
В конце концов, юноша решил подняться.
Кряхтя, он размял ноющие ноги и спину, озираясь по сторонам.
Небо уже было затянуто тучами, к которым примешивался дым, всё ещё бурно клубившийся над Кхарназом.
От крестов-мучителей не осталось и следа, редкие лачуги у подножия стены превратились в тлеющие остовы. На поляне вокруг всё так же лежали сгоревшие заживо горожане.
Тода чувствовал скорбь по этим несчастным, но также было в нём и другое чувство, злое. Ведь эти люди безжалостно истребили исконных жителей этого злосчастного города, своих соседей, может даже, друзей. И всё это из-за слов свихнувшегося идола прошлого. Они улюлюкали всякий раз, когда кого-то отправляли на крест, так же как глумились и радовались его предстоящей казни. Они ведь жаждали распять и его тоже. Не из необходимости, без разбора и суда, без интереса к нему как к живому существу, как к человеку, к ребёнку, в конце концов.