Михаил Сажаевъ
Книга жизни города Мудоева
Сочинение
Посвящается СССP
КРАТКАЯ АВТОБИОГРАФИЯ
Самым захватывающим явлением в моей жизни был (и остается) процесс проживания. Что может быть лучше занятия любимым делом с утра до вечера? К тому же если за него тебе еще и платят? Хотя бы иногда. Мир вокруг состоит из восхитительных неопределенностей, иногда все же чреватых весьма тяжелой конкретикой в виде неразделенной любви, навалившегося денежного долга (который сам ты и сотворил), непризнания твоих достоинств, ненависти друзей, врагов и прочего... Ничего определенного — вот суть и смысл личного творческого поиска от длинноволосых юных лет до классического покроя пиджаков пятидесятилетия. Биография художника в датах, цифрах и метрических извлечениях ничем не отличается от миллионов других биографий, но ее также можно представить в виде догадок, легенд, порочащих слухов, благих намерений и самооценок, нередко взаимоисключающих друг друга. Парадоксальным образом и то, и другое, и третье оказывается чистейшей правдой (включая самое невероятное вранье) в тот самый день, когда зрителю открывается стена картин. Здесь, как правило, все сходится. Здесь слияние и итог. И здесь невозможно выглядеть “не тем” или “не таким”. В картинах ты всегда тот и такой. Написав в жизни огромное количество автобиографий для различных изданий, каталогов и проч., с годами я в значительной мере утратил интерес к этому виду литературы, но однажды, роясь в своих архивах, обнаружил целую папку этого добра и позабавился чтением своих собственных “житий” с семидесятых по девяностые годы. Если бы я читал чужие, а не свои автобиографии, я подумал бы, что речь в них идет об абсолютно разных людях, совершенно различного темперамента, способа мышления, влюбленности в мир и материального достатка. Да, пожалуй, так оно и было. Сейчас, не испытывая к этому жанру особого расположения, тем не менее не буду прерывать традицию; о себе — только сам. К тому же с тех юных лет, когда я начал смутно подозревать, что любая критика разделена на более-менее устойчивые шоблы “искусствоведов”, обслуживающих своих и только своих клиентов, мало что изменилось.
Конечно, и официальные хвалилки брежневской “эпохи” изредка роняли пару слов в мой адрес, но сейчас я благодарен им за то, что они не злоупотребляли моей фамилией среди десятка-другого персон корпоративного творчества, выдутых этой “эпохой” и исчезнувших вместе с нею. Итак: для этого журнала с большой долей достоверности я могу сообщить только то, что действительно появился на свет 26 мая 1948 года в деревне Глухово, Богдановичского района, Свердловской области. На Урале, в России. Все точное на этом, к сожалению, заканчивается, исключая разве что год призыва в армию — 1967-й, и брак с Алефтиной Орловой в 1974-м (разумеется, и рождения детей имеют свои точные даты). Детство и юность были шикарно прожиты в государстве строящегося социализма, сделавшего впоследствии неудачную попытку приобрести человеческое лицо. Метафизический аспект моей юной жизни навсегда определил строй и образ мыслей в дальнейшем. Однажды ощутив и поняв, что многообразие и многоплановость художественных приемов, столь порицаемые унылыми адептами советского официоза, в дальнейшем способны дать мне не только средства к существованию, но и нечто неизмеримо большее — радость жизни, например (которая, впрочем, била ключом даже в мрачноватой атмосфере полудеревни-полуколхоза или на заиндевелых плацах советской армии, куда я был призван после окончания школы рабочей молодежи и совершенствования трудового мастерства. В роли грузчика на небольшой мебельной фабрике в Глухово. В ту пору она называлась “Промкомбинат”). От армии у меня осталось несколько самых верных друзей, отмороженные в карауле пальцы рук и ног (чудом спасенные этими же друзьями и хирургом — лейтенантом из санчасти) и неизгладимое по сию пору впечатление многолюдного, дорогостоящего и опасного бардака, неспособного в критические моменты выполнить ни единой боевой задачи тактического или оборонного уровня. Ввод войск в Чехословакию в год моего призыва, ранее в Будапешт, и в Кабул — в восьмидесятых, да еще сбивание корейских гражданских “Боингов” и сейчас еще вызывают гордость у отставных политруков, зам. по тылу, зав. складами и у прочей вороватой шушеры, коей была до верху набита тогдашняя советская армия. После освобождения из армии было пятнадцать долгих лет сидения в двух подвалах; сначала в манеже УПИ, затем в ДК “Урал”. Эти годы дали мне пищу для творчества и богатый материал для философских обобщений.