Книга Успенского представляет Гурджиева намного более ясно, чем сам Гурджиев. Возможно, в какой-то мерности существования, Гурджиев завледел Успенским и использовал его в качестве медиума, так как я использую Дэвагита в качества моего медиума. Прямо сейчас он пишет заметки, и я с полузакрытыми глазами могу видеть всё. Я могу видеть даже с закрытыми глазами. Я просто наблюдатель, наблюдатель на холмах. У меня нет никакой другой работы, кроме как наблюдать.
Одинадцать: эта книга была написана непросветлённым человеком, ни мастером, ни учеником: «Листья травы» Уолта Уитмена. Но что-то проникло, прошло через поэтизм в нём. Поэт функционирует, как бамбуковая флейта, — но записи, которые возникают, не принадлежат флейте; они не заслуга бамбука. Уолт Уитмен просто американский бамбук. Но «Листья травы» чрезвычайно красива. Что-то, истекающее от Бога, было поймано этим поэтом. Ни один американец, исключая Уитмена, насколько я знаю, на коснулся этого — и этот тоже частично; никакой другой американец не был так мудр.
Не перебивайте! — хотя бы пока пишуться ваши записи. Потом вы скажете, что не уловили того, не услышали этого. Просто записывайте. Когда придёт время, я сам скажу ″стоп″.
Равзе закончилось моё время?. Моё время закончилось уже давно; не сегодня, более двадцати пяти лет назад, я живу посмертную жизнь, просто как постскриптум к письму. Но иногда постскриптум важнее, чем само письмо..
Какой чудесный мир. Даже с этих высот можно услышать хихиканье в долине. В некотором отношении это хорошо, это объединяет долину в вершиной.
Увы, это скоро завершиться.
Разве можно сделать что-то продолжающимся вечно?
Как минимум, теперь не предавайте меня.
Человек очень коварен, он — единственный трус.
Могут ли ученики избежать быть Иудами?
Если конец, тогда давайте остановимся.
Так хорошо… Алилуйя!
Глава 3
Моя работа начинается. Вот так шутка! Всем шуткам шутка этот Сосан, китайский мудрец, который стучится в двери моего сознания. Этих мистиков слишком много. Никогда не знаешь, в какой момент они начнут стучать в твою дверь. Они приходят в любое время, когда угодно, для них не существует никаких правил, никакой этики. И что же они сказали мне? Они спросили: ″Почему ты не включил мою книгу в список?!″
Боже мой, это правда! Я не включил его книгу в список по той причине, что она содержит всё, что есть. Если я включу его книгу, ничего больше не будет нужно, тогда уже другие книги не будут нужны. Сосан самодостаточен. Его книга называется «Синь синь Мин».
″Син″ должно быть написано не как английское ″sin[2]″, но ″h-s-i-n″. Теперь вы знаете китайский: вот как совершается грех! HSIN HSIN MING
Ладно, Сосан, я включу твою книгу тоже. Это станет моей первой книгой сегодня. Я извиняюсь, это станет первой с самого начала, но я уже говорил о двадцати других. Это не важно. Говорил я про «Синь синь Мин» или нет, она всё равно первая. Напишите ПЕРВАЯ, — Дэвагит, это заглавные буквы.
″Синь синь Мин″ настолько маленькая книга, что если бы Сосан знал, что наступит день однажды и Гурджиев напишет свою «Всё и вся», он смеялся бы, потому что это заглавие его собственной книги! И Гурджиев должен был написать тысячу страниц, а всего несколько слов Сосана так проникновенны, так значительны. Они идут прямо к вашему сердцу.
Я даже могу слышать шум — не от тех слов, идущих к вашему сердцу, но какой-то мыши, какого-то маленького бесёнка, делающего свою работу. Дайте ему делать его работу…
Книга Сосана такая маленькая, как Иша Упанишада, и очень значительна. Когда я говорю, что моё сердце разбито, так как мне нравится считать Иша последней книгой… — но что я могу сделать? Сосан победил её. Слёзы подступают к моим глазам, потому что Иша побеждена и потому что Сосан победитель.
Книга так мала, вы можете написать её на своей ладони; но если вы будете пытаться, прошу помните: левая рука… Не пишите её на своей правой руке, это будет кощунство. Они говорят: «Правая — это правильно, а левая — неправильно». Я говорю, левая — правильно, а правая — неправильно, потому что левая представляет всё, что есть красивого в вас, и Сосан может войти только слева. Я знаю, потому что я вошёл в тысячи сердец через левую руку, через левую сторону, черех их женственность, их инь — я имею в виду китайское ″инь″, - я никогда не был способен войти в другого через его ″ян″. Одного слова довольно, чтобы восприпятствовать другому: ЯН. Это всё равно что сказать: «Держись подальше!» Это говорит: «Стоп! Не входи. Оставайся за дверью! Остерегайся собаки!»
Правое подобно этому. Правое принадлежит неправильной стороне вашего сознания. Оно полезно, но только как слуга. Оно никогда не должно быть повелителем. Так что если вы пишите ″Синь синь Мин» Сосана, пишите на левой ладони.
Я говорил об этой книге, и я никогда не любил говорить слишком много. Величайшие моменты моего говорения были, когда я говорил о Сосане. Слова и бессловесное вместе… сами слова ещё ничего не говорят — Сосан может быть объяснён только через не-слово. Он не был человеком слов, он был человеком тишины. Он говорил совсем немного. Прости меня, Сосан, я забыл про тебя. Потому что кроме тебя я вспомнил ещё нескольких, которые могут стучать в мою дверь и тревожить мой полуденный сон, так что будет лучше если я упомяну их.
Первая, Сосан ″Синь синь Мин″.
Вторая, «TERTIUM ORGANUM» П.Д. Успенского. Это чудо, что он написал её ещё до того, как даже услышал о Гурджиеве. Он написал её до того, как узнал, что он написал. Он сам понял это только впоследствии, когда встретился с Гурджиевым. Его первыми словами Георгию Гурджиеву были: «Глядя в ваши глаза я понял «TERTIUM ORGANUM». Хотя я сам написал её, теперь я могу сказать, что она была написана через меня под каким-то неизвестным влиянием, о котором я ничего не знал». Возможно, это был сам злодей Гурджиев, он написал её через него, а может, кто-то другой, кого суфии называют Предельный Злодей, тот, кто творит чудеса — чудеса, подобные «TERTIUM ORGANUM».
Название означает ″Третий канон мысли″. Суфии дают этой предельной инстанции имя; это не личность, а просто присутствие. Я чувствую это присутствие прямо сейчас, здесь… в этот самый момент. Они называли это определённым именем, потому что всё должно носить имя, но я не произнесу его — не в присутствии этой красоты, этого блеска… этой наполненности… этой возвышенности, экстаза…
Как я сказал, это чудо, что Успенский мог написать «TERTIUM ORGANUM», одну из величайших книг в любом языке мира. Фактически это говорит — и правильно так — запомните, я повторяю и делаю тут ударение — именно в таком порядке: есть всего три великие книги: «ORGANUM», написанная Аристотелем; вторая — это «Второй ORGANUM» Фрэнсиса Бэкона; и третья «TERTIUM ORGANUM» нашего друга Успенского. ″ Tertium ″ означает ″третий″. И Успенский, очень весело — как может быть весёлым только святой, — он начинает свою книгу так просто, без всякого эго, кротко и просто — такими словами: «первый существует, но НЕ ДО третьего. Третье существовало и до того, как первое пришло в существование».
Успенский, кажется, растратил себя, полностью и совершенно растратил в «TERTIUM ORGANUM», и он не мог достичь больше никогда таких высот. Даже интервьюируя Гурджиева для «В поисках чудесного», он не пришёл к тому же самому. Когда он предал Гурджиева, он ещё раз пытался сделать что-то лучшее, чем «TERTIUM». Как своё последнее усилие, он написал «Четвёртый путь», но она крайне неудачна. Книга хороша — хороша для какой-нибудь университетской программы. Видите, у меня есть свой собственный способ осуждения вещей…
«Четвёртый путь» мог быть частью обычного учебного плана в каком-нибудь образовательном заведении, но ничего более. Хотя Успенский пытался создать свою лучшую книгу, это его худшая книга. И это последняя его книга.