Луиза не могла больше терпеть. Полная горя, она побежала к отцу: «Милый папа, – сказала она, – ты ведь знаешь, что Вильгельм испортил мои красивые вещи?» – «Глупая девчонка, – получила она в ответ, – какое тебе до этого дело? Я могу делать с твоими вещами все, что хочу».
Луиза замолкла. Не прошло и четырех недель, как вся ее радость оказалась в мусорном ведре. Она подавила горечь, но с тех пор так злилась на своего отца, что долгое время не могла ласково на него смотреть.
3. Я знал одного чудаковатого отца, который не был способен спокойно за что-нибудь выговаривать своим детям или наказывать их. Хотя они часто буянили, ссорились и дрались, он не особо пытался их успокоить; но если в работе шло что-то не так, как он хотел, или если его оскорбляли – жена или кто-то другой, – то он приходил в дикую ярость.
Когда он еще не был женат, разбивал в гневе чайные чашки или колотил свою собаку. Но с тех пор как у него появились дети, он обычно старался сдерживать с ними свой гнев. Хотя по самому ничтожному поводу он вел себя столь свирепо, что у них часто изо рта и из носа текла кровь.
Разве могли дети остаться добрыми к такому тирану?
4. «Скажи только, что мне делать с моей Кристианой? Такой упрямой, черствой девочки на свете больше нет. Если я ей на что-то указываю, она тут же огрызается; если я что-то приказываю, ты бы только посмотрел, как она на меня смотрит – словно хочет меня задушить. Глаза бы мои больше не видели эту девку!» Так одна мать говорила своему брату.
Брат, который прежде подмечал в маленькой Кристиане самую невинную, самую нежную душу, немало был удивлен этим суровым обвинением, призвал сестру к терпению и обещал ей вскоре выяснить причину перерождения ее дочери.
Повод вскоре нашелся. Фрау Зельбстин, так звали мать Кристианы, принимала у себя компанию друзей, среди которых находился и ее брат.
Когда подали кофе, дети должны были подойти к фрау Зельбстин.
Их было трое. Двое из них были необычайно красивы, и во всей их внешности было что-то настолько приятное, что они обязательно должны были понравиться каждому, кто их видел. Они были смелыми и богаты мыслями, над которыми все смеялись, потому что иной раз они были невпопад. Маленькая Кристиана тоже не была безобразной. Но она терялась, когда стояла между своими красивыми сестрами. Ей приходили в голову очень милые мысли, но она была такой робкой, что говорила мало, особенно в большом обществе. Те девочки были одеты с иголочки, и по ним можно было видеть, что мать очень старалась красивой одеждой сделать их еще более очаровательными. Маленькая Кристиана была одета крайне небрежно, и совершенно отчетливо было видно, что весь ее костюм был составлен из предметов одежды, которые раньше носила мать.
«Какие прелестные дети!» – воскликнули гости, как только те вошли в комнату, и каждый расцеловал сестер Кристианы. Она же получила лишь пару холодных поцелуев, а затем ее оставили стоять в стороне. Других же девочек целовали и целовали, сажали себе на колени, расхваливали их наряд, банты, ленты на руках; с ними заводили беседу, а бедную маленькую Кристиану не замечали. Мать, в течение нескольких минут с величайшим удовольствием наблюдавшая эту комедию, начала расточать похвалу двум этим девочкам. «Такие потешные дети, этого я не могу вам даже передать. Только представьте себе, какую проделку вчера учинила Лотта! Я могла бы до упаду смеяться. А Луиза, вот ведь тоже пройдоха!»
Так мать болтала, наверное, полчаса. О маленькой же Кристиане вообще никто не думал. Она стояла в углу, будто вообще не имела отношения к дому. Она сконфуженно опустила глаза, разглядывала ногти на пальцах, теребила бант на своем фартуке – ее лицо окончательно искривилось, потому что она не могла этого больше выдержать, она выскочила из комнаты и довольно громко хлопнула дверью.
«Видишь, брат, – сказала мать, – какой ужасный ребенок?»
Но брат был вне себя от негодования. Его руки и ноги дрожали. Ему потребовалось удалиться в соседнюю комнату, где он опустился в кресло.
«Ну? – сказала мать, застав его в таком состоянии, – что это значит?»
Брат. О, оставь меня, жестокая мать!
Мать. Я? Жестокая?
Брат. Да, ты.
Мать. С кем же я жестокая?
Брат. Ты жестокая со своими детьми и особенно с бедной Кристианой.
Мать. Не понимаю, что это за болтовня. Объяснись четче! Разве это жестокость, что я не сразу приказала ее отлупить, чего она заслужила, когда хлопнула дверью?