7
«Войди под мой убогий кров
(Сказал он ей): пора ночная,
Кругом всё лес, ночлег готов,
И есть у нас хлеб-соль простая;
Переночуй, ты с новым днем
Пойдешь опять своим путем».
И старец мать благословляет,
Младенца сонного крестит,
И к огоньку ее сажает,
И с ней приветно говорит;
Но, и бледна и боязлива,
Она сидела молчалива;
На речь приветную его
Полусловами отвечала
И лишь младенца своего
Со вздохом к сердцу прижимала;
Украдкою бросая взгляд
На барский дом, на темный сад,
Как будто узнавала что-то,
Как бы искала там кого-то;
И вдруг то пламень на щеках,
То слезы крупные в очах.
8
Души встревоженной волненье,
Порывы томные страстей,
Ее печаль, ее смятенье
Заметил он; и старца в ней
Дивило всё. «Не та осанка,
Не те ухватки в деревнях;
Видна не грубая крестьянка
В ее застенчивых речах;
В ней горесть тихая приятна,
И хоть бедна, но как опрятна
Одежда путницы простой!
На пальце перстень золотой…
Куда ж теперь не в час урочный
Одна дорогою большой?..
Ах, нет, как ангел непорочный
Она глядит, и за нее
Порукой сердце мне мое!»
9
И чувствам тяжким и мятежным
Он мнил преграду положить,
И с горем, в жизни неизбежным,
Ее невольно помирить;
Он, как родной, ее ласкает,
И веселит, и начинает
Рассказ любимый старины;
Но сердце, полное волнений,
Чуждалось новых впечатлений,
И думы, грустью стеснены,
Далёко мрачные летали
И меж сомнений замирали.
Священник речь свою прервал,
И вдруг, с душой отца во взоре,
Вздохнувши сам, он ей сказал:
«Что так задумалась? Ты в горе?»
Я, мой отец?..
Твоя тоска,
Поверь, к душе моей близка;
В том нужды нет, что я не знаю,
Кто ты; мой долг того любить,
Кто в горе.
Ах, мне тяжко жить!
Я день без радости встречаю,
Я плачу ночь.
Лукавый свет
Обманчив, друг!
И сколько бед
Уже сбылось, и скольких снова
Должна я ждать, и как сурова…
Так бог велел; пред ним смирись,
Прими с любовью крест тяжелый,
Терпи, надейся и молись;
Он сам носил венец терновый;
Не унывай, не смей роптать,
Терпи — в страданьи благодать!
Отец ты мой! В ужасной доле
Кто ропот слышал от меня?
Теперь дрожу не за себя,
И слезы льются поневоле.
Не бойся воли дать слезам;
Но только, слезы проливая,
Стреми взор грустный к небесам;
Кто плачет здесь, утешен там,
Сказал господь.
О речь святая!
Отрадна ты.
И где же тот,
Кто жизнь без горя проживет!
Твои, мой друг, младые годы
Не расцвели от непогоды;
Но ты, как видно, рождена
В семье безвестной; ты бедна:
Тебя судьба не баловала,
К веселой участи она
Ничем тебя не приучала;
А часто гибельный удар
Надежды знатных разрушает…
О нашем графе кто не знает?
Он был — боярин меж бояр,
Петровой правою рукою,
И прямо русскою душою
Отчизну и царя любил;
Был славен; в золоте ходил.
И что же? Дочь его родная
Не знает радости земной
И гибнет в буре роковой,
Как гибнет травка полевая…
Суди ж, дивна ль судьба твоя?
Она была не ты.
Не я!
Давно от нас она уж скрылась,
Но всё живет в душе моей.
Я расскажу тебе о ней:
Почти при мне она родилась,
Я на руках ее носил,
Ребенком грамоте учил,
И здесь, куда, мой друг, ни взглянешь,
Везде о ней, везде помянешь.
Вот там, в тени густых берез,
Ты видишь куст махровых роз:
Она сама его садила;
Они цветут… ее одну
Печаль так рано сокрушила,
Она одна свою весну
От них далеко погубила.
Теперь я вижу, есть у нас
Какой-то в сердце вещий глас:
Она, забавы убегая,
В шуму роскошного села
Тиха, задумчива росла,
Как будто горя ожидая,
Покорна будущей судьбе.
Могу ль я выразить тебе
Весь жар усердия святого
Сыскать, утешить нищету?
В слезах ли видит сироту —
Родная бедствия чужого,
Она отдать готова ей
Свои сережки из ушей,
И, сверх подарка дорогого,
Бывало, плачет вместе с ней.
С невинной, неясною тоскою
В ее пленительных чертах
Сливался непонятный страх,
И что-то схожее с тобою
В ней было: так, лицо твое
Напоминает мне ее;
Ресницы, как у ней, густые,
И очи темно-голубые,
И цвет каштановых волос;
Она была тебя стройнее
И воска ярого белее;
Не диво: солнце и мороз
Ее в полях не заставали,
Полоть и жать не посылали,
И одевал красивый стан
Не твой кумачный сарафан.