«Некоторые еще мечтают есть на золоте и спать на золоте… Попробовали бы они посидеть на золоте!» — мелькнуло в голове у Кыыс.
Золото висело на окружающих поляну деревьях: кувшины, сережки, подвески, кольца, изукрашенные золотом пояса… Посередине поляны стояла золотая статуя. Отблески «медвежьего костра» выхватывали из темноты то ее крепкие руки, стиснутые на копье, то с невероятным искусством выкованные тонкие золотые косички, то лицо — старое, потом вдруг молодое, а то и не лицо вовсе, а голова гусыни, морда лосихи… Словно оно разом было всем! А может, свет костра так обманывал.
«Или еще проще — я сошла с ума, — подумала жрица. — Ничего нет — ни засыпанной золотом поляны, ни мальчишки в куртке храмового стражника, ни медведей у костра! Особенно медведей…»
— Они мне помогли, по-родственному. А я их вот… вяленой рыбой-юколой угощаю и истории рассказываю, — кивая на медведей, слегка смущенно пояснил Хадамаха. — Про нас с ребятами. У костра всегда истории рассказывают — чтобы звери в лесу слышали. Звери истории любят. И классику: про ворона там, про выдру, про верхнего духа Эндури, как он на пару с гагарой Среднюю землю создавал… И свежачок тоже!
Здоровенный медведь запустил лапу в берестяной туесок с юколой, печально оглядел сморщенную рыбку и перевел заинтересованный взгляд на Кыыс. На морде его было написано, что свежачок он уважает не только в историях!
— Где я? — прохрипела Кыыс, отползая под выбирающим взглядом медведя. — Это — что?
— А то вы не знаете! — хмыкнул Хадамаха. — Чему-то же вас учили в храмовой школе.
— Поляна Золотой Бабы! — обалдело выдохнула Кыыс. — Но ее же… нет! Нам говорили… Шаманский фольклор!
— Вам и про черных шаманов говорили, что их нет! — усмехнулся Хадамаха. — И не поляна Золотой Бабы… — он неприязненно поморщился. — А храм Калтащ-эквы, Матери-Земли Умай! Единственный на весь Сивир.
«Храм — у Голубого огня!» — должна была сказать Кыыс… и не сказала. На поляне Золотой Бабы, в окружении медведей обсуждать главенство Храма Огня… неуместно. Место не то.
— Как… я сюда попала?
— Я принес, — с готовностью ответил Хадамаха.
Кыыс пощупала затылок.
— Ты меня по голове огрел?
— Давайте сделаем вид, что на вас камешек упал. С неба, — любезно предложил Хадамаха. — А то ведь и я могу поинтересоваться, в кого вы из самострела целились.
Жрица упрямо поджала губы.
— У меня приказ, — глухо сказала она. — После всего, что сталось… Снежная Королева не хочет, чтобы ты жил. И эта девушка, Аякчан, которая так лихо орудует Огнем, тоже…
В то, что Аякчан — дочь самой Уот Огненноглазой, Кыыс не верила. Она повидала много удивительного, но помилуйте, в наш просвещенный День принимать всерьез сказочки про вернувшуюся из Нижнего мира мать-основательницу Храма! Аякчан просто талантливая, а сила ее к Огню невообразима… и смертельно опасна для обыкновенной храмовой ученицы, лишенной богатой родни или поддержки собственной партии среди жриц. Такую силу надо тщательно скрывать, пока не взберешься на самый верх… или те, кто сидит на этом верху сейчас, позаботятся, чтобы ты никогда не смогла подняться! Что проще — опустить сильную выскочку… на глубину могилы. А уж когда верховные жрицы отправили чурбанку Синяптучку с приказом взять Аякчан живой, стало ясно — девчонка должна быть мертвой, и только мертвой. Нельзя позволить, чтобы такая силища досталась старым замерзавкам! Хотя да, жаль… Аякчан могла бы стать великой жрицей. А умрет никем. Потому что сила в храмовой жизни — далеко не главное.
— Для тебя я сделала, что могла! — торопливо сказала Кыыс. Она и впрямь не понимала этот приказ Ее Снежности: Аякчан следует убить, но Хадамаха чем помешал? Синяптучка, в которой секреты держатся, как Огонь в берестяном туеске, сама созналась, что верховным жрицам Брат Медведя нужен только как игрок в каменный мяч! — Я даже согласилась, чтобы Синяптук забрала тебя, если поймает.
— Умгум. А потом она устроила на меня охоту, дурную, как сто пудов дыма, и вы попытались под шумок меня пристрелить! — жутковато, по-звериному, оскалился Хадамаха.
Медведи у него за спиной прекратили чавкать юколой и дружно уставились на Кыыс. Видно было, что одно слово Хадамахи, и его мохнатые родственнички немедленно выяснят, какова жрица на вкус. Холод, словно из ее тела выкачали последние искры Огня, охватил Кыыс под этими взглядами.
«А может, права Ее Снежность, а верховные обманули чурбанку Синяптук? И Хадамаха не просто игрок в каменный мяч? Человек (ну, пусть не совсем человек), которому служат лохматые дети Хозяина тайги, или сам должен служить Храму… или не быть вообще!»