Он помолчал, пытаясь понять ее слова, потом спросил:
— Ты любишь Степана Кучку?
Она удивленно посмотрела на него, наморщила лобик, проговорила рассеянно:
— Не знаю… Но мы, девушки, поделили между собой парней. Мне достался Кучка. Вот и сохну по нему.
Юрий встал в тупик. Переспросил:
— Но все-таки — любишь или не любишь?
— Люблю… наверно.
— Это как — наверно?
— Ну раз он достался мне, значит, люблю.
Она приблизила к себе ветви березы и оказалась как бы в зеленом глянцевом венце, блестели из него ярко-синие отчаянные глаза, и показалась она Юрию удивительно красивой и даже чем-то родной, и теплом обдало его грудь. И он, не отдавая отчета себе, вдруг наклонился, сорвал несколько цветков, что попались под руку, и подал ей.
Увидев букетик, она чуточку откачнулась, удивленно и озабоченно посмотрела на него, спросила:
— Это зачем?
Он пожал плечами и продолжал молча смотреть на нее.
— Вот еще, выдумал такое, — наконец проговорила она, хмурясь.
Возвращались тем же путем. Юрий шел сзади и думал о том, что живет такая забавная девушка в этом самом Кучкове, веселая, озорная, некрасивая, но удивительно привлекательная. Пройдет время, кто-то влюбится в нее, кого-то она тоже, забыв про Кучку, выберет себе в супруги, и будут они жить семьей, и, может, при очередном проезде через это селение он встретит ее в окружении деток и, глядя на счастливую, раздобревшую мамашу, вспомнит, что когда-то жила она в вымышленном мире с выдуманной любовью и бегала в березовую рощу, чтобы выплакать слезы о неразделенной любви…
Возле своего дома она вдруг сорвалась с места и скрылась за дверью, не сказав ни слова на прощанье.
Степан, кривя в усмешке тонкие губы, спросил его:
— Ну что, нагулялся?
Юрий ответил слабой улыбкой.
— Надоела, наверно, тебе эта ненормальная?
Он пожал плечами, сказал неопределенно:
— Да как сказать…
А Агриппина, когда они остались одни, спросила как бы невзначай:
— Ты где пропадал? Говорят, с молоденькой развлекался?
— И ты тоже ревнуешь? — решил задеть он ее, хотя знал, что Кучка к Листаве его не ревновал.
— Еще чего! Тут все над ней потешаются, а Кучка не знает, как от нее избавиться.
— Да не любит она его! Скорее забавляется от нечего делать.
— Это она тебе сказала? Слушай больше, она такого наговорит, ненормальная!
Вернувшись в Суздаль, Юрий занялся своими делами, но нет-нет, да вспоминал забавную девушку из Кучкова. Несколько раз порывался съездить на Москву-реку повидать ее, но мешало то одно, то другое. А тут еще беспокойный сосед — Булгария напала на восточные рубежи. Пришлось поднимать войско, вступать в жаркое сражение, а потом преследовать противника на его территории…
Наконец, когда все утишилось, возникли у него дела на западных окраинах, и он заехал в Кучково. Он прибыл тогда, когда у боярина в тереме шел пир горой: Кучка участвовал в военном походе и продолжал праздновать победу над булгарами.
— Князь! — вскричал он, увидев Юрия. — Как это здорово, что ты внезапно нагрянул! Садись скорей за стол, дорогим гостем будешь!
Кучка уступил ему свое кресло, сам пристроился рядом. Слуги тотчас наполнили всем кружки, боярин поднял свой бокал, выкрикнул зычно:
— За здоровье нашего князя! Слава!
— Слава! Слава! Слава! — проревели в ответ пьяные голоса.
Когда в кружки еще раз было налито вино, Кучка провозгласил:
— За наши победы! Слава!
В ответ вновь трижды прогремело «слава!».
После этого пир распался на несколько групп. Одни занялись разговорами между собой, другие кинулись в пляс, иные сидели и молча ковырялись в тарелках.
Среди приглашенных была и Агриппина. Ее горящий взгляд чувствовал Юрий на себе с самого прихода в гридницу. Он знал, что достаточно ему мигнуть, как она выскочит вслед за ним наружу и поведет в свой дом, однако про себя решил, что этого не случится. «Хватит, повеселились, — с некоторой даже озлобленностью думал он, хотя понимал, что она ни в чем перед ним не провинилась. — К прошлому возврата нет и не будет!»
— Что, князь, по мою душу прибыл? — склонясь к Юрию, спросил Кучка.
— Да нет, совсем по другому вопросу.
— Этот другой вопрос — Агриппина? — блеснули глаза боярина лукавством. — Вон она сидит как на иголках. Ждет не дождется, когда позовешь!
— Нет. Мне надо совсем другую.
— Это кого же?
— Листаву.
— Кого?
— Ты что, плохо слышишь? Повторить?
— Эту с сумасшедшинкой?
— Ту самую.
— Но ведь она моя девушка.
— Как — твоя? Ты же сам отказался от нее, сказал, что она надоела тебе приставаниями.
— Ну да, конечно… И чего ты в ней нашел?
— Тебе какое дело до этого, боярин? Не лишние ли ты вопросы стал задавать?
— Прости, князь. Не я говорю, а вино. Сейчас пошлю человека. Куда ей прийти?
— К крепостным воротам.
Немного подождав, Юрий встал и зашагал из гридницы. Краем глаза увидел, как встрепенулась Агриппина, ожидая его приглашения, но он даже взглядом ее не удостоил.
Не спеша направился к выходу из селения. Услышал, как кто-то догоняет. Обернулся. Листава! Лицо ее раскраснелось, глаза встревоженно блестели. Спросила, прерывисто дыша:
— Звал, князь? Зачем понадобилась? Или что-то случилось?
А он смотрел в ее милое лицо и улыбался. У него вдруг стало спокойно на душе, ушли куда-то тревоги и мрачные мысли. Она была рядом, и ему было хорошо, ему было больше ничего не надо. Он вынул из-за пазухи цветастый платок и накрыл им ее худенькие плечики. Она стала гладить его тонкими пальчиками, щеки ее зарделись.
— Спасибо, князь, — проговорила она растроганно. — Никак не ожидала получить такой дорогой подарок.
— Ты хоть вспоминала обо мне? — спросил он, с замиранием сердца ожидая ответа: вдруг прозвучит равнодушное «нет».
— Думала иногда, — ответила она. — Только не чаяла увидеть.
— Что так? — спросил он и тут же пожалел о своем вопросе. Лицо Листавы потемнело, как видно, на ум ей пришла Агриппина. Тогда Юрий торопливо проговорил:
— Я буду приезжать только к тебе. Кроме тебя мне никто не нужен.
Она наклонила голову в знак того, что верит его обещанию, он облегченно вздохнул, больше об этом разговора не вели.
Они вышли на мост, который вел в Замоскворечье, облокотились на жердевые перила. Вечерело. От деревьев на воду легла длинная тень, на вечернюю зорьку вышла хищная рыба, начала гонять мелочь, и по ровной глади реки то там, то сям стали расплываться мелкие круги.
— В детстве в Переяславле на вечерней зорьке часто бегал я рыбалить, — говорил Юрий. — У нас протекает Трубеж. Не сравнить с вашей Москвой. Маленькая степная речушка, с песчаными берегами и дном. Зато пескарей уйма! Дома посолишь и в тарелке на ночь поставишь, крышечкой закроешь. А утром поднесешь к лицу, такой пряный запах! До сих пор блазнится…
— А я люблю лещей, завяленных на соломенном огне. Мой отец с братьями знают места, иногда с бредешком проходят на утренней зорьке, с ведро наловят, а потом в поле костер разведут. Ах, что это за лещи! Во рту тают!
Так разговаривали они, легко переходя от одного к другому, а потом она заспешила домой.
— Мама не знает, куда я ушла. Всякое может подумать!
Так встречались они три дня. В последний вечер Юрий привлек ее к себе и поцеловал. Она доверчиво прижалась к нему и замерла, словно вверяя свою судьбу в его руки, и от этого она стала ему еще роднее и ближе.
Возвращаясь в Суздаль, он вспоминал встречи с Листавой, ее слова, ее лицо, как она говорила, как смотрела на него, и ему было сладостно и приятно перебирать в памяти каждую мелочь, каждую пустяковину, которые неожиданно приобретали в его глазах особую значимость. Как будет дальше в отношениях с Листавой, он особенно не задумывался, считая, что все само собой уладится и утрясется.