17
«Т» был задумчив и рассеян. Мой вопрос «вспомнил ли он что-нибудь новое о своих отношениях с отцом» был оставлен без ответа. Вместо этого «Т» попытался сменить тему. Он спросил, кто живет этажом ниже. Искусственность и нелепость вопроса только доказывает, что пациент изо всех сил хочет уклониться от обсуждения своих семейных дел. Я сказал, что это моя квартира. Там обычно живет сестра моей жены. После этого «Т» замер на кушетке. Через пару минут я повторил свой вопрос. Равнодушным тоном, видимо старательно отрепетированным, он рассказал про публичную экзекуцию на конюшне. Отец высек его за избиение лошади. «Т» оправдывал отца и удивлялся скорее не его реакции, а своей жестокости. И раньше инцидента и позже, ему всегда было больно смотреть, как кучера стегают лошадей. Это доводило его до слез. В результате выяснения обстоятельств, «Т» вспомнил, что давно мечтал о коне. Считал, что это атрибут настоящего мужчины. Отец был отличным наездником. «Т» завидовал деревенским сверстникам, которые гоняли табуны в степь. Но вместо лихих скачек на него свалились хлопоты по уходу за дорогим подарком. Мать запрещала кататься без сопровождения, а отец заставлял убираться в конюшне. Однажды, когда стойло было только-только убрано, жеребец навалил кучу. Это и послужило поводом для вспышки ярости. Психоанализ знает множество примеров, когда лошадь играет роль заместителя отцовской фигуры или его обязательного атрибута. Ясно, что это была месть отцу. Его символическое избиение. То, что пациент и до и после инцидента не мог видеть, как бьют лошадей, только доказывает его амбивалентные чувства к родителю. Мой анализ пациент воспринял спокойно, без прошлого негодования, задумчиво переваривая сказанное. Я спросил, не было ли еще похожих вспышек ярости. «Т» долго не отвечал. Затем с кушетки послышалось какое-то бормотание. Я не понял, переспросил. Оказалось «Т» в детстве ненавидел жаб и лягушек. Одно время он убивал их без всякой жалости. Специально ходил на пруд, глушил палкой и смотрел, как они всплывают лапками в стороны и «срамным белым брюхом» кверху. «Т» так и сказал, «срамным белым брюхом». То есть ненависть шла об руку с любопытством. Воспоминания у пациента сопровождались рефлекторным сокращением мышц, учащенным дыханием, как будто он воспроизводил свои удары. Былая ненависть вернулась к нему. Еще одно воспоминание: деревенские дети забавлялись тем, что надували лягушек, вставляя соломинку прямо в клоакальное отверстие. Считалось, что если тронешь жабу, то ее бородавки перейдут к тебе. Он не мог без страха и отвращения слушать в детстве сказку про принцессу-лягушку, особенно эпизод, где герой целует лягушку и та превращается в девушку. Однако, он точно помнит, что слушал эту сказку не раз. И зимой и летом. Читала ее молодая няня Груша. Эротический подтекст заметен невооруженным глазом. Вероятно, что «срамное белое брюхо» лягушки и детские забавы указывают на подсмотренную сцену, когда женщина раздвигала ноги перед коитусом. Регулярное требование от няни почитать сказку было завуалированным предложением любви. Няне предназначался сказочный поцелуй. Няня и должна была оказаться перед ним «срамным брюхом кверху». Меня осенила одна догадка. Я спросил у «Т», помнит ли он, когда он охотился» на лягушек? «Т» сказал, что не помнит. Но тут же поправил себя: пруды определенно были во втором имении. Пазл складывается. Любовь к няне, подсмотренная сцена, сказка о принцессе-лягушке, любопытство к лягушачьей анатомии. Затем, исчезновение няни и, в качестве мести за то, что она бросила «Т» – избиение земноводных, как ее «заместителей». История повторится через много лет. «Т» опять предложит простолюдинке, похожей на няню Грушу, сделать ее «царицей» в обмен на поцелуй. Правда, у этой сказки конец оказался печальнее. Снова повисла пауза. Неожиданно «Т» спросил меня, кто я по убеждениям. Не являюсь ли я социал-демократом? Какая прихотливая игра ассоциаций привела его к такому вопросу? Возможно, до него дошли какие-то слухи. Адлер, насколько я знаю, близок к левым кругам. Хотя я настаиваю, на том, чтобы психоанализ стоял над политикой.