– Пиши или на бумаге будут не чернила, а твои мозги. Если от тебя пользы никакой, зачем ты мне нужен? Пристрелю и обставлю, как нападение! Понял?!
Я понял несколько вещей сразу: во-первых, лучше не спорить, во-вторых, что этого взбесившегося агента чрезвычайно интересует товарищ Троцкий. Не я, не Анна, а именно товарищ Троцкий. В-третьих, пора действовать. Я обмакнул перо в чернила.
– Дайте хотя бы воды. Или лучше, может быть, чаю? А, Евстратий Павлович. Вы бы убрали револьвер. Лучше чаю. Видите, я пишу. Просто дело не быстрое. А в горле пересохло.
Евстратий, видя мою покорность, успокоился, помахал примирительно револьвером перед моим носом, приговаривая «Чуешь, чем пахнет. Чуешь?» и убрал его в карман пиджака. Загорелась керосинка, звякнул поставленный чайник. Передо мной возник замызганный стакан.
– Ладно, князек, не бойся. Не убью. Я отходчивый. Но впредь не беси меня. Понял. Пишешь? Молодец.
– Я не понимаю, что я должен узнать о Троцком?
– Что ты должен узнать о Троцком? – Евстратий испытующе посмотрел на меня. – Мне нужны все, с кем он встречается. Все с кем он собирается встретиться. Я должен знать, когда он собирается с кем-нибудь встретиться и где. Более того, мне нужно знать, то, что знают о Троцком твои товарищи. В чем они его подозревают. И что они собираются предпринять. Понятно.
– Понятно.
Я усердно скрипел пером. Закипел чайник. Евстратий отвернулся к полке в поисках чая. Я с тревогой следил за ним. Лишь бы не обернулся. Лишь бы не обернулся. Одной рукой под столом я пытался открыть пузырек со снотворным.
– Не люблю их кофий. Бура какая-то кислая. И чашечки мизерные. То ли дело дома! У меня дома самовар! Напьешься чаю до испарины. С вареньем. Мм! Блаженство да и только! – разглагольствовал агент-патриот.
Я с отчаянием следил за его спиной. Пузырек предательски не открывался. Вот уже коробка с чаем найдена. Пузырек не поддается. Ч ай уже насыпается. Пузырек словно запаян. «Все надо делать двумя руками!» – вспоминалось раздраженное нравоучение одного из дядек. Все, чай насыпан. Зашипел и забулькал льющийся в чайник кипяток. Я еле успел выпрямиться, когда Евстратий повернулся к столу. Пузырек остался под столом. Причем нераскрытым. Если сейчас так сложно усыпить одного человека, то, что будет завтра? Завтра надзирателей, врачей будет больше.
– Ну, закончили свое изложение? Пейте, я почитаю, что вы настрочили.
– Да, я еще не…
– Дайте, глянуть. Может, вы все неправильно написали.
– Как мог.
Евстратий налил чай в два стакана и потянулся за бумагой. Я услужливо протянул свой донос, но так неловко, что опрокинул чернильницу. Его черносотенное величество отскочил от стола как ошпаренный.
– Ах, ты, косорукий! Пинджак мне испачкал! Пинджак дорогущий, только что купил в магазине за пол жалования!
– Вроде нет пятна.
– Как нет, вон.
– Да это малюсенькое пятнышко. Не видно совсем.
Тут до меня дошло, какая удача свалилась мне в руки. Я засуетился вокруг шпика:
– Вы, Евстратий Павлович, керосином попробуйте. Мигом все исчезнет.
–Да куда исчезнет, – расстроено заныл Евстратий, но послушно убежал за керосином.
Я молниеносно нырнул под стол, открыл пузырек и дрожащими руками сыпанул пилюли в стакан обладателя испачканного пиджака. К моему ужасу пилюли не растворялись. Я начал судорожно размешивать и толочь их ложкой. Послышались шаги. Я схватил тряпку и стал размазывать чернила по столу.
– Боже, что ты делаешь, оглашенный?!– вскричал вернувшийся шпик.
Я повернулся на крик вместе с тряпкой.
– Не подходи ко мне, – заверещал Евстратий, – не дай бог пинджак загубишь, ирод. Еле пятно оттер.
Затем он немного успокоился. Осторожно, двумя пальцами взял донос и стал его читать. Потянулся за стаканом. Я опередил его:
– Позвольте, чайку добавлю, а то он остыл наверно. Может, вам сахару?
И не дожидаясь ответа, кинул пару кусков. Затем старательно размешал и с поклоном подал. Евстратий принял поклон и стакан как должное. Я стал ждать. Главное, чтобы он не выпроводил меня на улицу, раньше, чем подействует снотворное.
– Это никуда не годиться. Надо переписать.
Я беспрекословно согласился. Достал новый лист бумаги, поковырялся в остатках чернил и приступил. Даже в гимназии я выводил буквы с меньшим тщанием.
– Ну, что вы там копаетесь? Объект «А» вышел из пункта «Б»… Это же элементарно, – торопил меня Евстратий, позевывая.
«Анна Григорьевна Заречная за завтраком, отпивая кофий, сказала…» – неторопливо писал я и нетерпеливо следил за уже осоловевшим шпиком.
– Так, все, завтра принесете.