Дома меня явно ждали. Все трое сидели за столом. Лица напряженные. Увидели пакет. Переглянулись. Я как можно развязнее подошел к буфету, достал бутылку. Оказалось, последнюю. (А этот Авель времени даром не терял). Собрался налить, однако стакан был перехвачен рукой Анны.
– В чем дело? – тихо спросила она. И пауза. Прямо как в новомодных театрах. Молчу, что сказать не знаю. Напряжение нарастает. Анна не выдерживает.
– Мы думали, что тебя арестовали.
« Ага. Черта с два. Вы подумали, что я сбежал. Или хуже того, сам пошел в участок», – надерзил я, но только мысленно. И тут молчун заговорил. Тихо, еще тише, чем моя прима. С кавказским акцентом, как и у Авеля. Мурашки побежали по коже. «Гавари дарагой. Не томи. У партии длинные руки, но короткое терпение. Пасматри на меня». Я медленно повернулся. Что-то внизу живота запульсировало. Нога предательски задрожала. Молчун смотрел на меня маленькими злыми глазками и со змеиной лаской продолжал: «Нэбойса. Скажи, что случилось?» Как-то само собой у меня вырвалось: « За мной следили».
7
У пациента «С» случился неожиданный рецидив паранойи. Это вдвойне странно и обидно, ведь я считал, что конец лечения не за горами. Я настолько привык к неуклонному прогрессу, что от неожиданности попробовал оспорить его манию. «С» возмутился и чуть не ушел. С трудом уговорил его остаться. Попросил описать преследователей. С дрожью в голосе «С» стал рассказывать о двух плохо одетых эмигрантах странной, южной наружности, вроде цыган. Один был высокий, полный. Другой – низкий. Они преследовали его почти до дома. Отстали только в парке Шенбруннер. С трудом успокоил его. Про себя отметил, что всегда надо быть готовым к возвращению болезни.
В поведении «Т» тоже произошли изменения. Но, скорее, в положительную сторону. Во-первых, он пришел без пакета. Во-вторых, разговорился. В-третьих, он перестал ссылаться на обстоятельства и теперь считает, что проблема в нем самом. Признал, что он болен. Правда, тут же придумал нездоровую печень. Однако общий настрой стал еще более пессимистичным. Доминирующие мотивы: чувство вины и сознание собственной неполноценности. «Т» считает себя неспособным на самостоятельные мужские поступки, жалуется, что всю жизнь был несвободным. Адлер порадовался бы, услышав его историю. «Т» родился в очень обеспеченной семье. Детство провел за городом, в окружении семьи и прислуги. Особенно близок был с няней. Ранние годы, лет до пяти, шести, которые он называет периодом «первого имения», он считает золотым временем. Потом семья переезжает в имение попроще, и жизнь портится. Отец отдалился, власть в семье прибирает родня по матери. Это сказалось на «Т». Он стал тревожным, постоянно болел. «Т» вспомнил, что отец называл его «мокрым местом». (Думаю, это связано с детским недержанием). Хороший знак: пациент с нежностью отзывался о своем враче, на которого была перенесена часть либидо с отца! Время учебы было по версии «Т» самым кошмарным в его жизни. Он часто пропускал занятия из-за болезни. Оценки были плохими, учителя его не любили. Сверстники издевались над ним. Физически слабый он не мог дать отпор. Рассказывая это «Т» заметно волновался. (Адлер бы торжествовал в этом месте). Волнение переросло в неловкую паузу. Я посмотрел на часы, оказалось, что сеанс явно затянулся. Меня давно ждал следующий пациент.