– Святой отец, да вы никак оглохли?! – вновь окликнул его озадаченный кнехт. – Сказано же: дальше ходу нет. Поворачивайте назад.
Ответа не последовало. Уста монаха либо сковывал обет молчания, либо путник просто не желал разговаривать. Странный бенедиктинец упрямо двигался к мосту, проход через который был закрыт. Для всех закрыт. Для странствующих служителей божьих – тоже.
– Слышите меня, святой отец? – кнехт уже следовал позади шустрого клирика и едва за ним поспевал. – Обойдите замок южным трактом, если невтерпеж. Потом продолжите путь…
Монах закивал невпопад, чуть колыхнув плотную ткань большого капюшона. Кивал пилигрим быстро и часто: по кивку на каждый шаг. Только шагал он при этом по-прежнему к мосту. За рогатками зашевелились кнехты. Поднялся разбуженный рыцарь с быком на груди. Юный оруженосец, забыв о коне, с интересом пялился на противоположный берег. Намечалось развлечение.
– Вернетесь за холмы, дойдете до первой развилки… – объяснял копейщик путнику.
А непонятливый бенедиктинец уже вступал на мост. Все так же согласно кивая. Все так же не сбавляя скорости.
– …Там свернете направо, к лесу…
А острый конец монашеского посоха уже – тук-тук-тук – бодренько стучал по дощатому настилу.
– …Потом пойдете прямо. Потом…
А монах уже подходил к перегораживавшим мост рогаткам. Туда же с противоположного берега подтянулись хмурые стражники, которые, в отличие от своего товарища, явно не были склонны к долгим словесным увещеваниям.
– Да куда ж ты прешь-то, осел чернорясный! – семенивший позади бенедиктинца кнехт, наконец, взорвался. Терпение копейщика кончилось, запас уважения к духовному сану исчерпался. – Стой, тебе говорят! И это… капюшон сними! Нечего морду прятать!
Левой рукой стражник схватил пилигрима за плечо. Правой – поднял копье, намереваясь хорошенько наподдать непонятливого клирика древком. И…
Что-то странное произошло в следующий миг. Монах вроде бы и не делал ничего особенного, а посох в его руке вдруг взметнулся вверх, словно бы сам собой. Острый железный набалдашник оторвался от досок и ударил снизу под подбородок кнехта, за кожаный ремешок, удерживавший на голове каску.
Удар был точным и сильным. Острие посоха проломило кадык, разорвало артерию. И с влажным смачным хлюпом вынырнуло из пробитой шеи. Тугая красная струя окропила доски моста и заградительные рогатки.
Хрипящий, хлещущий кровью человек отшатнулся к невысоким перильцам. Повалился навзничь – спиной ломая хлипкие перильца. Выроненое копье полетело вниз сразу. Его хозяин на миг задержался над водой. Одной рукой копейщик держался за пробитое горло, другой – беспомощно хватался за воздух. Увы, воздух оказался плохой опорой. Над краем моста мелькнули ноги в грязных сапогах. Кнехт с шумным всплеском ушел на дно. Мутный бурлящий поток окрасился в красноватые оттенки.
– Тревога! – истошно проорал кто-то.
Раздалась крепкая солдатская брань. Всполошившиеся стражники хватались за оружие. Один из кнехтов, отступив назад, прилаживал к арбалету зарядный рычаг «козьей ноги». Стряхнув остатки сна, к мосту спешил бычий рыцарь, без шлема и щита.
– Взя-а-ать! – басовито закричал рыцарь, на ходу вырывая из ножен длинный прямой меч. – Схватить его!
На прежнем месте остался только оруженосец. Растерявшийся юнец стоял столбом со скребком в руке, с вытаращенными глазами и с отвисшей челюстью. Рыцарский конь тоже удивленно смотрел на мост, где события уже развивались вовсю.
Бенедиктинец легко перемахнул через заостренные колья рогаток. Словно огромная черная птица перепорхнула: только хлопнули в воздухе подол и широкие рукава рясы.
Монаха тут же обступили кнехты. Участь безумца казалась предрешенной. Два копья справа. Боевой топор на длинной рукояти и булава слева. Щиты теснят к рогаткам. И вот-вот подоспеет рыцарь с мечом. И арбалетчик уже вкладывает болт в взведенный самострел.
У дерзкого клирика с палкой в руках не было никаких шансов. Но палка эта… вдруг…
Раз – и руки пилигрима провернули посох.
Два – и посох преломился надвое.
Три – и из-под дерева показалась полоска темной стали.
В правой руке бенедиктинец держал диковинный потаенный меч – не очень длинный, прямой и узкий, без эфеса, без дола, с односторонней заточкой, с резким скосом на конце, образующим острие. Верхняя часть монашеского посоха оказалась удлиненной рукоятью, вполне пригодной не только для боя одной рукой, но и для обоерукого хвата. Нижняя – полая, укрепленная железными кольцами – представляла собой ножны. Ее бенедиктинец сжимал в левой руке. И не просто так сжимал.