— Больше не будет никаких делений на «лучиков» и «исправляшек». Вы будете садиться в столовой, где хотите, с кем хотите, — продолжает Ильина, пока что подтверждая делом наши договоренности. — Но задачки останутся. И за их выполнение вы будете получать стикеры-наклейки.
Я молча наблюдаю. Дело, правда, сдвинулось. Ильина сдержала слово. Теперь интересно, как оно пойдёт дальше.
В следующие дни садик действительно начал меняться. Игрушки больше не делили по рангам — они снова лежали в общей коробке. В столовой можно было садиться с кем угодно. Задачки стали одинаковой сложности. Стикеры раздавали честно: мальчикам — с роботами, девочкам — с феями.
Всё выглядело спокойно. Пока что.
Проходит пару недель. За это время я уже снял три ролика с разными видами оружия — от винтовки до миномёта производства Юсуповых. До танка пока не дошло, но всё впереди.
С «Береттой Нано Бамбино» тоже пришлось повозиться: несколько раз ездить на завод, тестировать, дорабатывать, снова тестировать. Пока что пистолет оставлял желать лучшего — недостаточно точный, неудобный, с хромающей балансировкой. Но Дятлов работал над этим, хоть и не упускал случая поворчать.
Кстати, и с Атрибутикой есть прогресс. Ксюня уже научилась выпускать мини-молнии, а мои мини-взрывы стали заметно мощнее. Даже Путинка ощутимо прибавила в силе.
Но в садике меня начинала настораживать не столько княжна Ильина, сколько новая воспитательница. Рыжеволосая, стройная, с крупными стеклянными сережками-бусами, всегда улыбчивая. Она выглядела слишком милой, слишком внимательной, говорила слишком ласково. И особенно часто смотрела на Ксюню. Повторюсь — слишком часто.
Я наблюдал за ней несколько дней. Она улыбалась, играла с детьми, говорила добрые слова. Никогда не повышала голос. Её внимание было мягким, ненавязчивым, но… что-то в этом было не так. Я не мог сразу понять, что именно, но меня это не устраивало. Ощущение опасности сидело где-то глубоко, не давая покоя.
Однажды, во время тихого часа, меня словно осенило: у меня недостаточно сил, чтобы обеспечить безопасность в садике. Если что-то случится, я не смогу защитить Ксюню. Эта мысль была настолько возмутительной, что я тут же решил действовать.
Выждав момент, когда все уснули, я тихо выбрался из постели, бесшумно прокрался по коридорам к кухне, накинул заранее припасённый шнурок от ботинка на высокую ручку — её специально сделали такой, чтобы дети не могли пробраться внутрь. Дёрнул, дверь приоткрылась, и я тут же скользнул внутрь.
Кухня была пустой, только где-то в углу тихо тикали часы, доносился приглушённый гул холодильника. Я скользнул взглядом по полкам, открыл пару шкафов, проверил ящики. Там нашлось кое-что полезное, но самым приемлемым оказался кухонный тесак. Тяжёлый, с удобной деревянной ручкой, остро наточенный. Прекрасный инструмент, если вдруг понадобится защищаться.
Я унес его в горшечную и спрятал под шкафом. В следующие дни продолжил вылазки во время сонного часа, изучал схему садика, проверял пути отхода, смотрел, где и какие двери запираются, какие остаются открытыми, какие можно взломать при необходимости.
А потом, в один из дней, за завтраком та самая воспитательница с бусами-сережками вдруг взяла на себя роль раздатчицы.
— Сегодня я сама разливаю вам кашку, — сказала она с улыбкой, аккуратно выкладывая в тарелку Ксюни густую, тяжёлую порцию.
Ксюня радостно заулыбалась в ответ. Она всегда тянулась к этой воспитательнице, всегда вела себя с ней особенно доверчиво
Я наблюдал, как Ксюня ест, а воспитательница стояла неподалёку — как бы ненавязчиво, как бы случайно.
И тут во мне что-то щёлкнуло. Знакомое чувство. Что-то из очень давних времён. Как будто передо мной не человек. Как будто передо мной враг. Первобытный. Давний.
Когда мы вернулись в игровую, я первым делом протянул руку и коснулся лба Ксюни. Горячая. Очень горячая.
— Ксюня, как ты себя чувствуешь? — спросил я, внимательно всматриваясь в её лицо.
Она задумалась, прислушалась к себе, нахмурила лобик и тихо сказала:
— Бо-бо…
Внутри меня всё похолодело.
Я резко оборачиваюсь, лихорадочно сканируя взглядом детскую. Где она? Бусы, рыжие волосы… Нет. Исчезла. Вместо неё у двери с телефоном в руках стоит другая воспитательница — курносая, совсем не та.
Я несусь к ней, останавливаюсь в шаге и выпаливаю:
— Дяйте телефон!
Воспитательница моргает, не сразу понимая.
— Что?
— Дяйте телефон, говолю! Слочно!
Она с удивлением смотрит на меня.
— Княжич Слава…
— Именно! — я делаю шаг ближе, в упор глядя ей в глаза. — И я пликазываю тебе дать мне телефон! Это воплос жизни и смелти!