Тысячи русских стрел перелетели поверх голов передового отряда в сторону преследователей. Положение вдруг изменилось: половцы, осадив коней, повернули вспять, усеивая степь телами. Если сейчас они успеют доскакать до своих колесных веж и укрыться за ними, положение может выровняться - выкуривай их потом оттуда. Но выйдет по-другому: отступающие степняки в панике сомнут свои оборонительные ряды, которые приготовились встречать русских в копье. У степняков все смешается: кто-то бросится уходить вдоль реки, кто-то, понадеявшись на верного коня, полезет в грязь брода. Русские полумесяцем охватят берег Сюурлия, ворвутся за линию веж и порубят почти всех.
Но это произойдет без участия Романа - в его отряде, пущенном в тыл основных дружинных сил, мало кто не пострадал от половецких стрел, а трое молодых гридней так в степи и остались. К недавнему шраму Романа добавится еще один, уже на другой щеке. Если бы не щит: Пара стрел застряла в широком воинском поясе - видно, от души был княжий подарок. Досталось и лошади - она жалобно ржала и косилась глазом на стрелу, торчавшую в крупе.
- Эх, наши разгуляются сейчас. Вона, свищут, как чистые соловьи, - посетовал кто-то из молодых гридней. - Скачем к своим.
- Срезень велел ждать, - крикнул подскочивший вестовой. - Без вас обойдутся...
Даже звуки боя не заглушали разбойного пересвиста, от которого, как говорили чужаки, мороз по коже - так умели свистать только куряне. Стало быть, уже дошло до рубки. Роман в первый раз пожалел, что так и не овладел этим вторым боевым "кличем" своих земляков:
Бой едва завершился, еще не скрылась из виду погоня, посланная вдогонку ускользнувшим за реку степнякам, как подоспели первые ратники. Поспешали всю ночь бегом, не жалея сапог - коли к битве припоздают, то хоть из половецкого добра что-нибудь урвать.
Начался грабеж. Звуки боя сменились истошными криками женщин, вытаскиваемых из-под груд меховых одеял, войлочных кошм, мешков с добром, и плачем детей. Человеческий товар самый ценный - можно продать, можно выменять у степняков на своих, а можно и себе оставить. Впрочем, в изодранных и потертых кожаных мешках могло блеснуть серебро, а то и золото...
В одной из шестиколесных телег обнаружили русский полон: с десяток молодых, зареванных девок со связанными руками и седого старика.
- Никак дед Смага? Догулялся странничек.
Роман вскочил в седло, поскакал навстречу Смаге. Тот брел по полю, выбирая из разбросанного оружия и присматривая бесхозного коня.
- Здорово, дедусь, - приветствовал его Роман, спешиваясь и набрасывая ему поверх драной истлевшей рубахи свой плащ-корзно. - Вижу, опять в дальние страны собрался?
Старик узнал своего прошлогоднего приятеля:
- Никак Ромша? - и приник головой к груди молодого воина: - Думал уж помирать на чужбине... Недалече от Путивля взяли меня нехристи перед самой Пасхой... Ножик твой отобрали.
- А твой цел, - рассмеялся Роман, вытаскивая из-за голенища дареный стилет. - Помог мне как-то.
Романа кликнули к Срезню и он ускакал вслед за вестовым, оставив деду свою котомку со съестным припасом:
Срезень был мрачнее тучи:
- Да чего радоваться-то? Второй день люди на ногах, обозы отстали, кони не кормлены... Как дети малые вдогонку за степняками пустились, об охранении забыли: что справа, что слева - не ведаем.
Старшина будто и в бою не был - все в той же волчьей безрукавке мехом наружу.
- Давай-ка, Роман, собери своих и разведайте левую сторону, верст на пять... Эту ночь наши победу обмывать будут, а поутру их хоть голыми руками бери:
Чуял беду опытный вояка - завтра русские полки проснутся в окружении половецких войск и начнется первый день из двух оставшихся...
Вечерняя заря догорела и, как бархатный занавес, опустилась за горизонт, отделив дни минувшие от дня грядущего. Взошла луна, набросив на степь бледный саван. В ожидании близкой поживы начали перекликаться волки...
С левого фланга половецкие разъезды, не особенно таясь, уже маячили по всему горизонту. Так же обстояли дела и с других сторон русского лагеря.
- Пойди, вздремни, - сказал Срезень, выслушав донесение Романа. - Выспись хорошенько - ночью они не сунутся.
Русский лагерь беззаботно и хмельно праздновал победу, подкидывая в костры обломки разбитых половецких телег. Уснут под утро - ну да пусть уж погуляют напоследок.
Роман отыскал свой обоз, наткнулся на спящего под телегой Смагу и прилег рядом.
- Ты, Ромша? - проснулся дед. - А мне родной дом снился. И будто я маленький еще. К чему это?
От Смаги попахивало медовухой, но захмелел он не от нее, а от нежданной и сладкой свободы, которую старый вояка уже никому не отдаст...
А где-то в княжьих шатрах шел спор. Князь Игорь предлагал не теряя времени поднимать полки и уходить к северу, но все понимали, что измотанные за двое последних суток люди княжьей воле не подчинятся. Дружинники - другое дело, но не бросать же на смерть пеших ратников. Решат так: побили сегодняшних, побьем и завтрашних, и помогай нам Бог - на него уповаем...
Впрочем, может быть, и не так толковали князья, а может, и не было этого спора - мало ли что в летописях напишут? Мысли засыпающего Романа путались: "А чего им спорить-то? Ведь дело уже сделано..."
Глава семнадцатая
"КОГДА ВЕРНЕМСЯ:"
(10-11 мая 1185-го года)
Солнце еще не взошло, когда тяжко ухнули большие барабаны, возвещая русскому воинству тревогу и пробуждая спящих для последнего боя. Гортанно, каждая на свой лад, запели полковые трубы, призывая дружины и ратников к своим стягам и хоругвям.
Смага уже был на ногах и успел оседлать коней для себя и Романа. Старик указал на восток, где на утреннем зареве, всего в четырех-пяти лучных перестрелах* маячили половецкие ряды:
- Видать, с других сторон не лучше. По всей степи половцы силы сбирают. Пока их втрое не прибудет, в копье не пойдут - лучным боем донимать будут, к воде не пустят, а уж потом... С пешими нам уйти трудно будет:
Войско строилось, и по форме его построения стало понятно, что кольцо степняков сомкнулось: пешие ратники посредине, конные по периметру большого, неправильной формы квадрата.