Борис пожал плечами.
- Как узнал, это тайна моя, а вот кого он хочет на тот свет отправить, это неизвестно.
- Что ж делать? – Бельский закусил губу. – Может, нам царя-то подвинуть?
- Куда подвинуть? – прищурился Борис.
Богдан ткнул пальцем в потолок. Годунов засопел носом и поднялся из-за стола.
- Поглядим, что за колдун такой нашёлся, - он потянулся за свечой, подвинул её ближе и быстро, резко взглянул в глаза Богдана. – Он вроде бы из казаков, что от Строгановых приехали. Завтра царь их примет. Решил не ждать, как хотел сначала, пару недель. Невтерпёж ему колдуна на Литву послать, князя Курбского заполевать.
- Утром кулачные бои будут. Государь, пока Страстная неделя не пришла, повеселиться хочет. Митрополит отговаривал его, дескать, Лазарева суббота, не стоит кровь пускать, а он только усмехается, - Бельский тоже встал. – Значит, после обедни царь с казаками встретится. Тогда и посмотрим, что и как.
Он пошёл к дверям и вдруг развернулся.
- А зачем тебе Щелкалов это говорит? – спросил он.
- Дьяк не хочет в ответе быть, если что не так пойдёт. Спрос-то с него будет, дескать, знал, а не сказал. Хотя бы про иезуитов, да римский примат, - ответил Борис. – Вот он мне и рассказывает кое-что, вроде как не молчит. Вроде как и против.
Бельский хмыкнул.
- Завтра увидимся, - сказал он и вышел. Вскоре во дворе послышались крики и лязг железных запоров. Заспанный караульщик отворял ворота для Бельского.
- Бог даст, так увидимся, - пробормотал Борис. – Если царь не удумает чего.
Он подошёл к углу, где перед иконой Петра и Павла теплился огонёк лампадки.
Годунов встал на колени и начал молиться древним святым апостолам.
С кремлёвских стен убирали висельников. Те болтались на концах брёвен, просунутых меж каменных зубцов. Мужики, затаскивающие казнённых на стену, ругались. Брёвна играли и били по ногам. Висельники норовили сорваться вниз.
- Не скучают на Москве, - усмехнулся Яша Бусый. – А чем помешали-то эти, чего их убирают?
Пришедший с казаками царский пристав Облезов прищурился. В одном из висельников он узнал соседа. Когда Облезов уезжал встречать Ивана Кольцо, тот был живой, а сейчас уже отвисел своё в царской петле.
- Так Вербное воскресенье завтра, а потом Страстная неделя, - глухо сказал он. – Негоже покойниками любоваться на Пасху.
Он перекрестился.
В это время один из висельников сорвался и рухнул вниз. Он упал в сугроб, так что только ноги торчали. Мягкий снег просел, и покойник дёрнулся. Стоящие рядом казаки и московские жильцы отшатнулись от неожиданности.
- Не боитесь! – захохотал Арефий. – Он не Лазарь, не воскреснет, хотя и суббота ныне его!
- Молчи, богохульник! – одёрнул его Облезов. При виде повешенного соседа у него испортилось настроение.
Вскоре под кремлёвскими стенами, на берегу Москва-реки началась кулачная потеха. Царь сидел в резном деревянном кресле, закутанный в медвежью шкуру. Его знобило. Ночью царь видел страшные сны и не мог понять, что они значат. Пасхальные куличи сочились кровью. Он резал их ножом, но лезвие не брало тесто и ломалось.
- К чему такие сны? – Иван Васильевич невидяще уставился на утоптанную площадку, где бойцы уже сбили ногами снег до земли: - Может, потому, что римский папа пасху по новому календарю праздновать станет? В этом году последний раз вместе православные и католики. Последняя пасха. Последняя. Для кого последняя?
Царь засопел и повёл плечами. К нему подскочил Гаврилка.
- Сбитень дай, - хрипло велел Иван Васильевич.
Выпив пару глотков парящего на холоде горячего медового сбитня, царь как будто повеселел. Он огляделся. Слева, шагах в пятидесяти стояли казаки, приехавшие из Сибири. Впереди Иван Кольцо. Вчера царь видел из окна, как атаман приходил к дьякам, уточнял насчёт харчей и хранения подарков.
- Здоровый бугай, - подумал Иван Васильевич и усмехнулся.
К Ивану Кольцо подбежал окольничий Рязанов, атаман говорил с ним поутру. Тогда это был надменный дворянин, слова сквозь зубы медленно сочились, на Ивана не глядел – невместно, дескать. Сейчас глаза окольничего бегали, дышал тяжко, пришлось бежать с царёвым приказом, тот медленных не любил.
- Государь велел бойца тебе выставить, - задыхаясь, сказал Рязанов. – Или сам иди, если не побоишься.
Кольцо вспыхнул, ничего он не боялся и никого. Молча атаман принялся развязывать кушак на поясе. Тут же подскочил царский пристав Облезов.
- Давай, Ваня, я шубу-то подержу, да и приберу, пожалуй, - заворковал он. – Тебе Иван Васильевич со своего плеча подарит, а эту не выбрасывать же.
Облезов уже взялся за лисью шубу, и атаман начал скидывать её с плеч, как его крепко взял за руку Егор Сломайнога.