Осматривая одну из комнат, заставленную большими сундуками, я услышала тихий шёпот.
— Ты чего это удумала? — приглушая голос, возмущалась старшая служанка. И я поспешила вернуться.
Обе служанки стояли возле кровати, с которой сдернули расшитое покрывало. Один ответ я получила, простыня была в частых мелких подпалинах. С одного края она была приподнята и из-под неё торчали листья борщевки. Мерзкого растения. Стоило прикоснуться к нему влажной, например вспотевшей, кожей, и место касания превращалось в мокнущий и зудящий ожог.
— И зачем это? — спросила я у молодой служанки.
— У меня отец и брат погибли на войне с вами, птицами. С воронами. А я вороне прислуживать должна? — перестала лицемерить девушка.
— Как тебя зовут? — спросила я, наблюдая как на белую простынь из набитого соломой тюфяка выползает постельный клоп.
Нет, в этой постели я точно спать не стану. Да и не получится, судя по всему!
Глава 8
— Изой её зовут, а я Берта. — Ответила вместо девушки служанка постарше.
— Иза… Иза, а как ты думаешь, мне не за кого спросить с драконов? — тихо спросила я. — Посмотри вокруг, и каждый, представляешь, каждый кого-то потерял. И счёт этим потерям уже и не ведётся. У меня война забрала родителей. Дедушек бабушек я даже не увидела, просто они погибли гораздо раньше моего рождения. А моя мама из снегирей. Когда-то большой клан, заселявший территории, где сейчас проходит граница. Они первыми приняли удар драконов на себя. Сейчас снегирей десятка два разбросаны по разным кланам. Думаешь, мне радостно из родного дома и сюда?
— А чего же тогда поехали? — уже не так злобно спросила Иза.
— Потому что шанс, Иза. Надежда, что больше потерь не будет. Что мой брат не погибнет в очередной битве, и что мне не нужно будет своего сына или дочь провожать на войну. — Ответила я, глядя в камин. — Знаешь, я очень боюсь колокольного звона. Потому что именно колокольным звоном извещали о возвращении обозов с полей сражений. Похоронных. И плач стоял на весь город. Но были и такие, кто не получал обратно даже тела для похорон. Я убегала, забивалась за печь и зажимала руками уши. Но это тогда, в детстве. А теперь я выросла, и мне выпал жребий прекратить эти обозы и наконец-то заткнуть этот звон раз и навсегда!
— И не боитесь? — спросила Берта. — Тут же много таких, желающих отомстить.
Женщина кивнула на прикрывшую ладонью рот Изу. Девушка рассматривала меня как-то иначе, широко распахнутыми глазами, полными слёз. Может, вспомнила своих погибших.
— Боюсь, Берта. Как не бояться? Только по-другому это не предотвратить. — Ответила то, что думала. — Ты мне лучше скажи, с этим, что делать будем?
— Я всё выкину, и заново постель перестелю. А тут… Что тут сделаешь? Служанку вам господин новую назначит. — Опустила глаза Берта. — Изу-то господин на бойню отправит.
— На бойню? На какую ещё бойню? — я с сомнением посмотрела на резко побледневшую служанку.
Пусть она и чуть выше меня и плотнее, но какой от неё толк на бойне, где мужчины не всегда справляются? Забой скота работа тяжёлая, причём во всех смыслах.
— Из ваших окон невидно, но вот если за замок зайти, то рядом со скотным двором каменный сарай с торчащими вдоль стены кольями. — Дрожащим голосом и запинаясь, начала говорить Иза. — Господин туда часто отправляет провинившихся. Утром голова на колу появляется. А если лорд сочтёт что вина тяжелая, то и кожу велит содрать заживо и на кольях вывесить. Чтоб другие учились.
— Так о чём ты тогда думала? — даже я испугалась за эту дурёху. — Я в постель, в которой непонятно кто и сколько спал, никогда не легла бы! А ты на простынь глянь, вся прожжёная! Да и с клопами спать… А если бы сразу не вскрылось, то посреди ночи любой от ожога вскочит!
— Думала, пока суматоха будет, я незаметно уберу… — вдруг призналась Иза. — Я не думала, что у всех боль одна…
— Думала она, не думала! — рассердилась я от такой дурости.
Она напакостить хотела, а её смерть на мои крылья ляжет! Не добавляй горя в общую чашу, говорила Хранительница. Ох, надеюсь, я себе беды сейчас не добавлю.
— Госпожа… — начала Берта.
— Что госпожа? Тебя во дворе не было? Или ты слов вашего лорда не слышала? И что, стоит жизнь того, чтобы по мелкому да подлому напакостничать? Или по ней, дуре, плакать некому? — возмущалась я.