В доносе на капитан-поручика Василия Маркевича солдат Моисей Березинский в 1747 году описал, как господин офицер, валяясь на кровати и «зажмурив глаза», мечтал: «…будем всех Разумовских бить», сам он представлял, как будет пороть кнутом брата фаворита — «графа молодого Кирила Григорьевича… за его излишнюю спесь и гордость». Елизавета лично рассматривала такие доносы, касавшиеся приближенного к ней семейства. Офицер запираться не стал и инкриминируемые ему обвинения подтвердил, «понеже редко случалось, чтоб когда он был трезв»; для окончательного отрезвления от опасных мыслей он был пострижен в монахи на Соловках{50}. Степенный подпрапорщик Преображенского полка Иван Полозов в 1755 году был отправлен в серпуховский Владычный Введенский монастырь за высказанное недовольство, что «отставлен девкою, и оной бы девке не надлежало владеть армиею»{51}.
Рядовой личной охраны государыни, лейб-компанец Игнатий Меренков, считавший себя ничем не хуже приятеля, гренадера Петра Лахова, по-дружески позавидовал ему: «…с ея императорским величеством живёт блудно»{52}. «Каких де от милостивой государыни, нашей сестры бляди, милостных указов ждать?» — сомневались жёнка Арина Леонтьева и её подруги не слишком строгих нравов в сибирском Кузнецке{53}. Про интимную жизнь государыни «с самой сущей простоты» сложили развесёлую песню:
Её прямо в тюрьме при Сибирской губернской канцелярии, «сидя на нарах», распевал шестнадцатилетний молодец Ваня Носков, взятый по подходящему делу о «растлении» крестьянской девицы Степаниды Русановой{54}. Подпоручик Иван Сечихин был сослан в Валдайский Иверский Богородицкий монастырь на Новгородчине за публичное — на паперти Кремлёвского Благовещенского собора — осуждение личной жизни Елизаветы: «Какая она государыня — она курва, блятка, с Разумовским живёт». А в питерской богадельне ту же актуальную тему обсуждала одна из самых пожилых «клиенток» Тайной канцелярии — 102-летняя Марина Фёдорова. Даже на границе «польские мужики» Мартын Заборовский с товарищами могли себе позволить пожелать: «Кабы де ваша государыня была здесь, так бы де мы готовы с нею спать», — за что получили от российских служивых «в рожу»{55}.
Придворный унтер-экипажмейстер Александр Ляпунов был уж совсем не снисходителен к слабостям императрицы: «Всемилостивейшая де государыня живет с Алексеем Григорьевичем Разумовским; она де блядь и российской престол приняла и клялася пред Богом, чтоб ей поступать в правде. А ныне де возлюбила дьячков и жаловала де их в Лейб-компанию в порутчики и в капитаны, а нас де, дворян, не возлюбила и с нами де совету не предложила. И Алексея де Григорьевича надлежит повесить, а государыню в ссылку сослать»{56}. Схваченному болтуну не помогли попытки оправдаться «беспамятством», «пьянством» и болезнями — такой вредной «ипохондрии» государыня не прощала. Правда, по доброте души она не последовала совету начальника Тайной канцелярии А. И. Шувалова, предлагавшего наказать виновного кнутом с рваньем ноздрей и отправить в Сибирь, но всё же приказала поместить заблудшего в дальний монастырь — сначала в Вятский Успенский Трифонов, а затем в Кирилло-Белозерский, где он скончался в 1760 году. По иронии судьбы, остававшаяся в имении жена придворного моралиста родила в 1754 году дочку в «блудном грехе» с дворовым человеком Алексеем Кузнецовым, о чём также было доложено в Тайную канцелярию.
Документов о браке Елизаветы и Разумовского никто не видел, и об их детях мы до сих пор ничего определённого утверждать не можем. Биограф Разумовских, любитель искусств, писатель и гофмейстер двора Александр Алексеевич Васильчиков доказывал, что потомства у императрицы с Разумовским не было. Появление мифической «Таракановой» он объяснял перелицовкой украинской фамилии Дараган, которую носили сестра фаворита и её дети[5], отмеченные в камер-фурьерских журналах царского двора как «Дарагановы». Эти-то воспитывавшиеся при дворе отпрыски впоследствии обучались за границей в закрытом пансионе, что и вызвало появление толков о тайных детях русской императрицы, которые скрывались под фамилией Tarakanoff{57}.
Зато у современников, кажется, сомнений не было; даже далёкие от дворца люди со знанием дела обсуждали детали интимной жизни своей государыни и количество её детей{58}. Рождественской ночью 1742 года капитан-поручик Преображенского полка Григорий Тимирязев, возвращавшийся по Петербургскому тракту из отпуска с молодым солдатом Иваном Насоновым, после ужина во время разговора с попутчиком расчувствовался на предмет судеб дворянства: «Жалуют де тех, которые не токмо во оной чин годились, но прежде бы де ко мне в холопы не годились. Возьми де это одно — Разумовской де был сукин сын, шкаляр местечка Казельца, ныне де какой великой человек. А всё де это ни што иное делает, кроме того, как одна любовь».
5
Вера Григорьевна Разумовская вышла замуж за бунчукового товарища Ефима Дарагана, впоследствии киевского полковника. У них родились две дочери — Екатерина и София и три сына — Василий, Иван и Григорий. В начале царствования Екатерины II Василий Ефимович был уже камергером, а его младшие братья, записанные в Конную гвардию, находились «в науках» в Швейцарии вместе с другими племянниками Разумовского — Андреем и Григорием Закревскими.