В ответ Сергей хмурил тонкие стрельчатые брови и молчал, закусив губу.
– Эх! – вздыхал Алехан с досадой. – Себя не любишь, так хоть мать и сестру пожалел бы!
Когда Сережа, разошедшись не в меру, проиграл такую сумму, что и продав уральское именье не сумел бы выплатить долг, Орлов, узнав о беде друга, без раздумий помог ему. Взял, однако, слово, что Ошеров все кутежи и игры бросит. Сережа обещал. И вот опять Алехан видит его в кабаке!
Самого-то графа привела сюда сокрушившая печаль сердечная, о которой, кроме него самого, ни единый человек не ведывал.
К Сергею подсел преображенец Мишка Стеблов.
– Чего сидишь одинешенек? Что-то и к Орлову не подойдешь, – добавил с явным злорадством. Тесной дружбе Ошерова с Алеханом завидовали многие.
– Отстань, – вяло пробормотал Сережа.
– Э, да ты совсем того! Куда взглядом столь сильно приковался? Эй! На кого-то глядишь-то, спрашиваю? На Аленку? Ну, баба что надо, знатная, слюнки текут. Слушай, – зашептал прямо в ухо, – хочешь, мы это дельце обделаем? Ты при деньгах, а? Ну, она согласится. Точно говорю.
– Отстань! – повторил Сережа.
– Что? Не хочешь Аленку? – удивился Стеблов. – Ну, а Глашку? Знаешь Глашку? Это, я тебе скажу, такая штучка, такой перл! Мочи нет глядеть на твое одиночество.
– Слушай, Стеблов, – заикаясь, возразил Ошеров, – иди-ка ты от меня. Не надо Глашки, – и тут же по-детски доверительно шепнул: – Я, Мишк, с женщинами-то еще того… не знался совсем.
– О! Ну, так и быть! Для сих целей уступаю Каролинку. Каролинка – это да! У нас с ней нежне-е-е-йшая дружба! Но для тебя, для друга своего…
– Да пошел ты! – вдруг вскрикнул Сергей. – Не нужны мне ваши дешевые грации!
– Э, брат! – вспыхнул Мишка. – Да ты, брат, загордился совсем, с Орловыми дружбу водя, – он спьяну забыл, что один из Орловых сидит у него за спиной. – Тебе что, как Гришке что ль, принцессу какую подавай?
– А хотя и принцессу!
– Ну так попроси же, попроси Гришку с тобой царициной любовью поделиться! – заводился пьяный Мишка. – Авось не откажет дружку, небось…
Сильно охмелевший преображенец не успел закончить речь. Мощный удар в лицо отшвырнул его к противоположной стене. Алехан презрительно плюнул сквозь зубы:
– Дурак!
И взяв Сергея за плечо, поднял его, круто разворачивая к двери.
– Пошли, красавец, потолкуем! По-нашему. По-орловски.
Притихшие кабацкие завсегдатаи провожали их испуганными взглядами.
Выведя Сережу на свежий воздух, Орлов принялся трясти его, словно яблоню.
– Ты это что, а?! Ты мне слово давал! Вот каково твое слово дворянское!
– Я, Алексей Григорьевич…
– Или мозги совсем куриные?! Ты с ума спятил? Ты о чем с этим дураком толковал?
– Я не думал… Этот Стеблов… Что он, сволочь, мне своих тварей подсовывает? Да меня принцесса любила!
– Ну, брат, допился!
– Не верите мне? Ну и не надо! Была принцесса…
– Была, так была, – отмахнулся Орлов.
– Ее звали Августа Тараканова.
– Не знаю никаких принцесс Таракановых.
– Она дочь самой государыни Елизаветы Петровны! – выпалил Сережа.
Неожиданный удар бросил его на грязную мостовую. Кровь хлынула из носа и разбитых губ. Пошатываясь, Сережа с трудом поднялся – почти протрезвевший, изумленный, смотрел на графа широко раскрытыми, полными слез глазами.
– За… за что? – только и смог, задыхаясь, вымолвить.
– Для науки, – Алехан спокойно вытирал с ладони Сережину кровь. – Чтоб на всю жизнь запомнил. Потому что в застенке, на дыбе, больнее будет.
– Вы о чем, граф? – пробормотал Сергей.
– Об очевидном. Еще парочка прилюдно высказанных бредней про тмутараканьскую княжну – дочь высокой особы, и твои сказочные любовные истории будут весьма внимательно выслушивать в тайной канцелярии. А палач поможет разговору. Ты понял, олух?!
– Как не понять? – Сережа попытался усмехнуться, но ухмылка вышла кривоватой. Разбитая губа болела невыносимо…
На следующий день, взглянув на себя в зеркало, Сергей ужаснулся. Глаза припухли от вчерашнего пьянства, распухло и все лицо, к которому приложился Алехан. Удар сделал то, чего нельзя было достичь уговорами: Сергей с отвращением вспоминал о кабацком веселье…
Несколько дней он не выходил из дома – с эдаким лицом сие было невозможно. А когда приобрел, наконец, приличный вид, уже никуда не тянуло. Сергей валялся на диване, не зная, куда себя девать, и в конце концов им овладела жестокая тоска. Поневоле вспомнил Потемкина…
Вскоре принесли записку от Алехана. Орлов просил прощение за горячность, хотя и добавлял: «Думаю, однако, что тебе сей урок впрок пойдет».
Сергей облегченно рассмеялся. Словно камень с души. Хоть и злился на Орлова, но уж очень горько было бы потерять его дружбу. Сережа несказанно обрадовался восстановленному миру.